Светлана Демидова - У счастья ясные глаза
И я поехала в Малую Вишеру, ничего не сказав Беспрозванных, поскольку ему могло не понравиться, что я сомневаюсь в его возможностях справиться с любовью к бывшей жене. Ехала я на электричке с Московского вокзала больше двух часов, а потом очень долго плутала по Вишере в поисках дома Ангелины.
Я, наверное, его так и не нашла бы, если бы случайно не увидела саму Ангелину. Она вышла из продуктового магазина с большим пакетом и пошла по улице, без передышки отвечая на приветствия и пожелания здоровья. Видимо, она была в своем городке очень известной личностью. Я поймала себя на том, что не спешу ее догонять. Мне вдруг стало страшно, что она может сказать что-нибудь такое, что окончательно превратит Наташину жизнь в кошмар, а с ней – и мою тоже.
Я уже пошла было даже назад в сторону вокзала, но все же заставила себя остановиться. Какой смысл было ехать в такую даль, чтобы вернуться несолоно хлебавши? А потом, правильно ведь говорят: предупрежден, значит, вооружен. Нам с Наташей надо знать, на что рассчитывать. Я дала себе команду «Кругом!» и бросилась догонять Ангелину, которая уже заворачивала в какую-то улочку.
– Ангелина Степановна! – окликнула я ее, когда она уже входила в свой двор, охраняемый страшной черноухой овчаркой.
Женщина обернулась. Я, прижавшись к забору в таком месте, где меня не могла достать собака, и голосом, полным отчаяния, закричала:
– Мы к вам приезжали, помните?
Ангелина поставила пакет с продуктами на крыльцо и подошла к забору. Внимательно посмотрела мне в лицо и сказала:
– Помню. Вы привозили ко мне беременную женщину с сильным токсикозом. Как она?
– Лучше! Вернее, хорошо… в смысле здоровья… А вот… – Я замялась. Почему-то мне не хотелось беседовать о таком деликатном предмете на улице и на глазах рвущейся с цепи кровожадной овчарки.
Ангелина понимающе улыбнулась уголками рта, как Мона Лиза, и пригласила в дом. С ужасом глядя на огромного черноухого монстра, я не двинулась с места.
– Не бойтесь, – рассмеялась Ангелина. – Джуди больше пугает.
– Так это еще и женщина? – удивилась я, с недоверием косясь на мощные лапы и зубы собаки, как у вампиров из фильмов ужасов. Ничего себе пугает! Я очень хорошо помню, как она молниеносным броском вырвала клок из куртки Беспрозванных.
– Джуди, это свои! Иди сюда, девочка! – позвала собаку Ангелина, и ужасная псина на моих глазах превратилась в кроткого песика-переростка. Она весело взвизгнула, как-то бочком подпрыгнула и, по-щенячьи скуля и сопя, подошла к своей хозяйке.
– Вы можете ее погладить, – предложила мне Ангелина. – Она у нас очень любит ласку… Правда, моя милая? – И женщина сама принялась наглаживать свою собаку.
Я осторожно протянула к ней руку. Надо погладить, а то вдруг Ангелине не понравится, что я боюсь ее псину. Джуди, видимо, действительно любила ласку, как всякая женщина. Раз хозяйка разрешила, она тут же подставила под мою руку свою мощную голову, и мне уже ничего не оставалось, как несколько минут гладить ее между ушами и по колышущимся от восторга бокам. Напоследок Джуди лизнула меня в лицо, и мы с Ангелиной Степановной прошли в дом. В нем по-прежнему пахло сухими травами и медом.
– Располагайтесь. – Женщина указала мне рукой на тот диван, на котором в прошлый раз сидели Наташа и Валера. – Сейчас будем чай пить.
– Нет-нет… я подожду… вы попейте… я посижу, – зачастила я, потому что мне вдруг стало неудобно, что я явилась без всякой записи да еще, видимо, в тот день, который Ангелина назначила себе выходным. Кроме нее, в доме явно никого не было.
– Бросьте ваши церемонии, – махнула рукой Ангелина. – Вы долго ехали, а потом вам предстоит еще и обратный путь. Попьем чаю, и вы мне все расскажете.
Не слушая моих возражений, она удалилась в глубину дома и минут через десять вернулась с подносом, на котором расположились чашки, баночки с разноцветным медом и смешной пузатый чайничек. Ангелина наливала густой янтарный чай только из этого чайничка, не разбавляя кипятком. Я удивилась, а она сказала, что это не чай, а специальный настой из разнотравья. Он придаст мне сил, и я перестану дрожать и беспричинно волноваться.
– Вообще-то… у меня есть причина… – сказала я.
– Понимаю, – ответила она, – иначе вы не приехали бы. Но сейчас вы волнуетесь не из-за нее, а потому, что думаете, что причиняете мне неудобство.
– Да… причиняю…
– Пустяки! – снова взмахнула рукой Ангелина. – Мы сейчас будем пить мой настой и есть мед. Какое же в этом неудобство? Если бы вы не приехали, я все равно его сейчас пила бы. Только одна. – Она подвинула ко мне чашку, поставила поближе баночки с медом и предложила: – Пейте, ешьте и рассказывайте. Что там с вашей подругой?
Я, прихлебывая душистый чай, от которого действительно по всему телу разливалось живительное тепло и спокойствие, рассказала ей то, что меня очень тревожило.
– Я хорошо помню эту пару, – сказала Ангелина, – потому что от них шла очень мощная энергия. От обоих, несмотря на то, что женщина была в очень плохом состоянии. Это люди сильных страстей. Им будет непросто друг с другом, но и врозь – невмоготу. Это любовь, Альбина. Так ведь, кажется, вас зовут? – Я кивнула. – У вашей подруги эта любовь первая, несмотря на второе замужество, и единственная. Другой не будет, и ей изо всех сил надо ее беречь. А что касается мужчины, то ему еще труднее. Бывшая жена еще долго будет тянуть из него силы, и задача вашей подруги – помочь ему избавиться от наваждения первой и очень сильной любви. Если она будет злиться, обижаться, устраивать истерики, она потеряет своего мужа. Ей надо принять его со всем его непростым прошлым и… любить таким, каков он есть. Или они оба останутся несчастны.
– А ребенок? Будет у первой жены Валеры ребенок?
– Этого я не могу сказать. Мне нужно на женщину посмотреть, а это вряд ли возможно. Но, когда здесь был ваш Валера, я видела, что он буквально опутан коконом ее обманных нитей. Скорее всего, она морочит ему голову. Мне кажется, я тогда же ему об этом сказала.
– Да, вы говорили.
– Так что, Альбина, настройте вашу подругу на непростую жизнь, но обязательно обнадежьте: ее любовь способна победить соперницу. Только любовь к мужу и ничего больше!
Ангелина налила мне еще одну чашку своего настоя и спросила:
– А про себя вы ничего не хотите узнать?
– Про себя? – Я даже расплескала чай от ужаса. Мне ничего хорошего в жизни не грозит. Это ясно, как день, но я совершенно не хочу, чтобы меня в этом мнении еще и утвердили. Пусть у меня останется та маленькая надежда, которая все-таки брезжила где-то в темноте моего подсознания.
– Я вижу, что вы боитесь знания о собственной жизни, – опять с улыбкой Моны Лизы сказала Ангелина.
