Джесси Кирби - О чем знаешь сердцем (ЛП)
Мама кивает, обдумывая его слова, и мы все тоже.
– Можно увидеть его?
– Конечно, – отвечает врач. – Идемте со мной.
Она мельком оглядывается на нас, и бабушка машет на нее.
– Иди. Мы побудем здесь.
Бабушка еще говорит, а мама уже уходит вместе с врачом. Я вижу, что мы напрочь исчезли из ее мира, но не обижаюсь. Сейчас для нее существует только один человек – мой отец. Я думаю о них двоих, о том, сколько лет они прожили вместе – тридцать шесть, – о том, что я чувствовала, когда потеряла Трента спустя малую часть от этого времени. И о том, что будет, если я потеряю Колтона. Для мамы, конечно, из-за всех этих лет все иначе, но страшно подумать, насколько наш мир зависит от любви к другому человеку.
Райан падает на сиденье. Ей легче, но ненамного.
– Поверить не могу, что я над ним посмеялась. Просто… все произошло так быстро, что сначала я ничего не поняла.
Бабушка мягко заговаривает с ней:
– Перестань. Что было, то было. Дело прошлое. Не надо себя корить. – Она берет Райан за руку. – Давай-ка сходим с тобой прогуляться.
Рука Райан безвольно повисает в бабушкиной, и, покачав головой, она делает еще один судорожный вдох.
– Вставай, – произносит бабушка с чуть большим нажимом.
Это привлекает внимание моей сестры, и между ними двумя вспыхивает искорка взаимопонимания. К Райан эхом вернулся тот самый приказ, который она в свое время отдала бабушке. Она с трудом сглатывает. Кивает, а затем подчиняется. Бабушка оглядывается на нас с Колтоном.
– С вами двумя все будет нормально?
– Да, – отвечаю я, хоть и не совсем в этом уверена.
– Хорошо. Мы ненадолго. – Она обнимает Райан за плечи и уводит на улицу, в пасмурный вечер.
А я, наконец, выдыхаю.
Колтон садится со мной рядом.
– Страшно было, да? – Он кладет руку мне на колено. – Но, похоже, с твоим отцом все будет хорошо.
– Хотела бы я, чтоб была такая гарантия, – отвечаю я, глядя на него.
Он сжимает губы.
– Ее никогда нет. Ни для кого из нас. Но такова жизнь.
Минуту мы молчим.
– Хочешь есть? – спрашивает Колтон. – Или пить? Кофе, горячий шоколад или еще что-нибудь? Я тут, в больнице, все знаю. Где что найти. – Он улыбается, и это невероятно, как легко теперь ему даются эти маленькие отсылки ко временам, когда он болел. Словно он испытал облегчение, выпустив свою тайну наружу.
– Можно просто воды? – слабым голосом откликаюсь я.
– Сейчас будет. – Колтон быстро поднимается на ноги, обрадовавшись возможности быть полезным, но потом склоняется ко мне, приподнимает за подбородок мое лицо, и я смотрю прямо на него, а он – прямо на меня. Он хочет что-то сказать, но в итоге просто касается в нежном поцелуе моего лба. – Куинн, я… Я сейчас вернусь.
Он уходит куда-то по коридору, а я, прислонившись к спинке, засовываю руки в карманы толстовки и закрываю глаза, чтобы минуту подумать и успокоить дыхание. Я стараюсь сосредоточить мысли на том, что случилось с отцом, на словах доктора и на том, что скорее всего все будет хорошо. Но вижу лишь Колтона в бледных вспышках грозы, свою ладонь на его груди, его губы на моих губах и дождь, обволакивающий нас, словно сон.
Я открываю глаза, и флуоресцентный больничный свет прогоняет воспоминания прочь.
Проходит несколько минут. Нащупав что-то в кармане Колтона, я некоторое время кручу это в пальцах, прежде чем задуматься, что там такое, и достать. Это бумага, сложенная в маленький плотный прямоугольник.
Не думая, я начинаю разворачивать его, но останавливаюсь, будто пораженная громом, стоит мне узнать потертый кремовый лист. Мое сердце ухает вниз. Все мои секреты и чувство вины выплескиваются на меня из листа бумаги в моих руках, точно наказывая за все, что я натворила. Мне не нужно разворачивать письмо, чтобы узнать, что там. Ночь за ночью я исписывала черновик за черновиком, пока не нашла нужные слова. Пока не поняла в точности, что хочу сказать человеку, получившему сердце Трента.
С подступившей к горлу тошнотой я разворачиваю лист. Осторожно, стараясь не порвать бумагу, когда-то плотную, но теперь истрепавшуюся – и не только от сегодняшнего дождя. Мой взгляд скользит по словам, написанным моей собственной рукой, по заломам от многократного складывания и раскладывания, сделанным Колтоном, чтобы письмо уместилось в кармане. Чтобы он мог носить его с собой.
Я смотрю на слова, на свои слова, полные печали и горя, и девушка, написавшая их, кажется мне незнакомкой. Она искала способ удержаться за Трента. Она думала, что никогда больше не полюбит. И не знала, что человек, которому она пишет, станет тем, кто докажет, что она неправа.
– Что ты делаешь?
Голос Колтона. Я вскидываю голову. На его лице, как, наверное, и на моем, – шок, а взгляд приклеен к письму, которое я держу в руках.
– Я…
Непослушными пальцами я пытаюсь сложить лист, но не успеваю. Поставив стаканчики с дымящимся кофе на пол, Колтон забирает письмо у меня из рук. Его внезапная резкость пугает.
– Извини, – бормочу я. – Я случайно… Оно лежало у тебя в кармане, и я подумала, что…
– Оно не твое, не тебе и читать, – говорит Колтон, и я не знаю, что хуже: его тон или горькая ирония его слов.
Я смотрю, как он стоит и пытается сложить письмо в маленький прямоугольник, каким оно было, пока бог знает сколько времени лежало у него в кармане, и понимаю, что больше так не могу. Я больше не могу скрывать от него свой секрет. Найдя, наконец, слова, я произношу их с осторожностью, чтобы их было невозможно неверно понять.
– Оно мое.
Его рука замирает в воздухе. Он растерянно глядит на меня.
– Что?
Надлом в его голосе убивает во мне желание продолжать, но я продолжаю, потому что так надо.
– Это мое письмо. – Я с трудом сглатываю, и во рту у меня внезапно становится сухо. – Я его написала.
– Ты… что?
Я стараюсь сохранить голос ровным. Жалею, что в комнате так мало воздуха.
– То письмо написала я. Тебе. После того… – Мой голос ломается. – После того, как мой парень погиб в аварии.
Мои слова и вся содержащаяся в них правда сотканы из воздуха, еле различимы, но Колтон слышит их, и все мышцы в его теле напрягаются. Он трясет головой.
– Тогда я тебя не знала, – прибавляю я в надежде, что каким-то образом оно все изменит. Но как только я поднимаю глаза на Колтона, то понимаю, что надеялась зря.
Он стоит и молчит, неподвижный как статуя, только на челюсти едва заметно дергается нерв.
Я встаю. Делаю шажок ему навстречу.
– Колтон, пожалуйста…
Он отшатывается от меня.
