Нина Соломон - Незамужняя жена
Она подошла к телефону и набрала номер мистера Дубровски. Среагировал автоответчик. После гудка Грейс начала объяснять: «Мистер Дубровски, это Грейс Брукмен. Наверное, вы меня не помните. Мы встречались в „Розовой чашке“. Хочу извиниться за недоразумение, возникшее в тот вечер. Я звоню, потому что мне нужно кое-кого найти. Подробности сообщу вам лично. Кроме того, у меня ваш экземпляр „Обломова“». Прежде чем их рассоединили, она успела оставить свой номер и сказать «спасибо».
Повинуясь внезапному порыву, она набрала номер видеосалона Филька и попросила как можно скорее доставить ей все фильмы с участием Кэтрин Хэпберн, особенно «Филадельфийскую историю» и «Как вырастить ребенка». Если это не поможет ей отвлечься от распространяющегося по всему ее телу метотрексата и от письма, спрятанного в «Обломове», то не поможет ничто.
Ближе к вечеру кассеты доставили, и жизнь стала вдруг утонченной, элегантной и полной романтики. Мысли Грейс блуждали, вызывая в воображении кадры неосуществившихся сценариев. Она представляла себе встречу Гриффина с Лэзом: Лэз, сам не свой от радости и переполняющих его эмоций, высоко поднимает Грейс в воздух и кружит ее, а потом впервые обнимает своего сына. Грейс приготовит легкий ужин из жареных грибов, панированного тунца и чечевичного салата. А на десерт будут торт с клубничным кремом и эспрессо, который она подаст в кофейных чашечках, тех, что были ими куплены в Португалии. Они будут ужинать на кухне — так уютнее. После ужина Лэз с Гриффином укроются в кабинете Лэза, чтобы всласть поговорить, а Грейс свернется клубочком с чашкой чая в руках, восхищенно глядя на снегопад за окном и с блаженством погружаясь в новообретенную семейную купель.
Грейс едва не сорвалась с места — позвонить Гриффину с хорошими новостями, но тут же осознала нелепость своего порыва, поняв не только то, что потратила уйму времени на воображаемое меню, но и то, что, по сути, никаких новостей не было.
Мысли ее обратились к Кейну. Давным-давно, на первом «полуофициальном» свидании, Кейн пригласил Грейс в кинотеатр «Ридженси» на марафонский фестиваль фильмов с участием Кэтрин Хэпберн. Кейн принес корзину с булкой с изюмом, министерским сыром, яблочным соком и мятными пастилками — все это они поделили пополам и уплетали, просматривая фильм за фильмом до глубокой ночи. Когда Грейс подумала о том, как ей не хватает Кейна, ей захотелось закричать Кэтрин в «Филадельфийской истории»: «Не отпускай его! Он твой единственный настоящий друг!»
Звонок матери был долгожданной возможностью отвлечься.
— Милочка, наконец-то ты дома.
— Привет, мам, как дела?
— Чудесно. Все, кроме Франсин. Она тут, рядом.
Грейс одновременно смотрела фильм и слушала мать, найдя в этом идеальное равновесие между фантазией и действительностью.
— Что, что такое случилось? — Грейс услышала, как отец что-то сказал на заднем плане.
— Спасибо, Милтон, я разговариваю с Грейс. И это мое дело, что сказать собственной дочери, — произнесла мать. — Прости, милочка, папа просит передать, что очень тебя любит. А дело в Берте, в ком же еще?
— А что с Бертом, мама?
— Не называй меня «мама», Грейс. Ты знаешь, я этого не выношу.
— Прости, мамуля. Что случилось с Бертом?
— В последнее время он странно себя ведет. Франсин не понимает, что с ним творится.
— В каком смысле? — спросила Грейс.
— Понимаешь… он стал носить свитера со стойкой, мокасины от Кеннета Коула, пользуется лосьонами. И пробор зачесывает с другой стороны. Бедняжка Франсин. Она даже нашла номер «Джи Кью» у него в портфеле.
Насколько помнила Грейс, Берт всегда одевался исключительно однообразно: полиэстеровые брюки, рубашка с отложным воротником в бледную клетку или в полоску и белые кроссовки. Возможно, сейчас он просто брал реванш за то шаткое положение, в котором оказался, когда Франсин ушла от него на две недели. Грейс не стала развивать свою теорию перед матерью, боясь возможных выводов, за которые та неизбежно уцепится, но однако поздравила себя с обретением сыщицких способностей. Наверняка она смогла бы и сама найти Лэза, стоило только хорошенько подумать.
— Уверена, все это пустяки, — сказала Грейс. — Помнишь гавайскую рубашку, которую папа привез из деловой поездки? — Мать промолчала. — Что с ней случилось? Теперь это, наверное, коллекционная вещь.
— Я ее выбросила, — ответила мать. — Это была женская рубашка.
— Уф, — Грейс поняла, что избрала неверный путь. Она прекрасно знала, что, пусти ее мать все на самотек, и отец либо бросит вызов всем общепринятым суждениям о моде, либо попросту перестанет вылезать из своей пижамы. Со времени инцидента с гавайской рубашкой ему было запрещено самостоятельно выбирать себе одежду. — Уверена, ничего страшного, — продолжала Грейс. — Ему просто надо этим переболеть.
— Ладно, завтра сама увидишь.
— Почему завтра?
— Грейс, только не говори, что ты забыла о прощальной вечеринке Франсин. Сначала пробежимся по галереям, а потом поужинаем в «Шантерель». Милочка, я передавала это твоей новой Долорес. Она что, тебе ничего не сказала?
— Да вроде нет. — Грейс попыталась придумать какую-нибудь отговорку. Мысль о том, чтобы пойти куда-то, пока метотрексат будет действовать, не говоря уже о целой субботе с Шугарменами, была, мягко говоря, пугающей.
— Это будет настоящее приключение, — сказала мать. Грейс не впервые слышала это выражение. Во время одного из таких «приключений» отца пришлось вытаскивать на вертолете из Меса-Верде, после того как он застрял в расщелине. — В час мы заедем за тобой и Лэзом. Мы с Франсин сегодня поедем к Леманам, попробую ее хоть немного отвлечь. Я пригляжу тебе что-нибудь посимпатичнее для вечера мамбы.
Прежде чем Грейс успела сказать матери, что Лэз не сможет поехать — она не могла вспомнить, говорила ли им уже, что он в Югославии или в каком-нибудь другом «бывшем» месте, — мать повесила трубку.
В ту ночь Грейс приснилось, что она попала в историю Мэри Поппинс, но вместо Джули Эндрюс и Дика ван Дейка над столиками в «Розовой чашке» плыли Грейс с Кейном в компании Берта Шугармена и Гриффина. Они все смеялись и пили чай из огромных чашек с цветочным рисунком, и Грейс постоянно проливала свой чай. Каждый раз, когда она пыталась удержать чашку, она начинала медленно опускаться и Кейну приходилось тянуть ее за руку, чтобы снова поднять в воздух. «Надо продолжать рассказывать анекдоты», — сказал он, но, как только Грейс пробовала рассказать что-нибудь, она забывала самое смешное.
Грейс не любила вспоминать свои сновидения, но на следующее утро это приклеилось к ней со всеми своими «текниколоровскими» подробностями. В детстве она была сильно увлечена Диком ван Дейком, и его участие в «ночном фильме» единственное придавало сну смысл. Эпизодической роли Берта Шугармена суждено было на веки вечные остаться проходной и лишенной всяческого значения.
