Мой друг (СИ) - Лоран Оливия

Не знаю, сколько проходит времени — час или два, по моим ощущениям все двадцать четыре. И как только дверь распахивается, мигом подлетаю к хирургу, вглядываясь в его лицо.

Он лишь качает головой, мысленно отчитывая меня, и улыбается одними уголками губ.

— Живой? — всё, что могу прохрипеть пересохшими губами.

— Соколова… — его тон все такой же порицающий, но в то же время в голосе чувствуется некое снисхождение. — Конечно, живой! Домой иди, — бросает он и уходит.

С невероятным облегчением перевожу дыхание и ощущаю, как обрушивается усталость. Прикрыв глаза, мысленно благодарю Бога за то, что оберег ребенка и даровал ему шанс на счастливую жизнь.

С трудом разлепляю веки, иду за своими вещами и покидаю стены клиники.

Пока еду домой, пытаюсь успокоиться, всеми силами контролируя свои эмоции. Не хочу, чтобы муж видел, как сложно мне сейчас приходится. Но едва добираюсь до нашей квартиры, тут же бросаюсь к нему на шею, крепко обхватывая шею и прижимаясь всем телом.

В его объятиях мне всегда становится легче. Страхи отступают. На смену им приходит чувство благодарности и радости. Я безмерно счастлива быть с ним, дарить и принимать любовь, знать, что он рядом, и видеть как необходима ему самому.

— Что случилось, Ми? — беспокоится он, гладя меня по волосам и скользя ладонью по лопаткам. Прячет в своих руках, остро чувствуя такие моменты, когда он мне так нужен.

А нужен — всегда.

— Кирилл… — шепчу, уже понимая, что не смогу промолчать. — Помнишь, рассказывала про мальчика, который у меня наблюдался? — отстраняюсь, заглядывая ему в глаза.

— Помню, ему стало хуже?

— Нет! То есть да… То есть, — тяжело вздыхаю и пытаюсь собраться с мыслями. — В общем, его сегодня прооперировали… Но он поправится, — убеждаю не только мужа, но и себя.

Артём ничего не говорит, лишь шумно дышит, поджимая губы. Да ему и не нужно что-либо говорить, я и без слов чувствую его волнение.

С тех пор как я выбрала специальность "Кардиохирургии", а в особенности, когда окончила ординатуру и начала заниматься ассистированием, его переживания за меня ощущаю даже физически.

Но несмотря на внутреннюю тревогу, он продолжает меня всячески поддерживать. И даже когда мне уже самой хочется все бросить, он каждый раз вселяет уверенность в себя и в свои силы.

— Возможно, ты был прав… — впервые говорю то, о чем задумываюсь уже давно. — Может, мне не стоит… — но закончить свою речь я не могу даже мысленно.

— Мила, — взгляд Артёма серьезный, но такой же теплый как и всегда. — Ты только начала и хочешь все вот так бросить?

— Я не знаю… Не уверена, что смогу привыкнуть. Этот мальчик один из первых моих пациентов и… — чувствую как к глазам снова подкатывают слезы. — Тём… Я не хочу, не могу видеть детей на операционном столе… — признаюсь откровенно.

— Ми… Он выжил.

— Да… Но я сама тысячу раз умерла, пока ждала там под дверью.

— Ну хватит, зай, не плачь, — собирает слезы на моих щеках и медленно целует. А затем резко отстраняется и сканирует меня обеспокоенным взглядом. Целует в лоб, как-то странно прижимаясь губами к коже. — Мила, ты горишь, — заключает он, бегло оценивая мое состояние. — Пойдем.

Когда перемещаемся на диван в гостинной, Тёма уходит за аптечкой, а я откидываюсь на подушку и чувствую, что начинаю засыпать. Где-то на грани между сном и явью сквозь сознание льется родной голос моего Артёма:

"Даже после самой темной ночи наступает рассвет".

Не понимаю, почему он это говорит. Не осознаю даже реальный ли это голос любимого или часть сновидения, но мне необъяснимым образом становится легко и спокойно.

Умиротворение и покой расстилаются в душе, сквозь грани которой струится тот самый свет. Он кажется таким необходимым и таким желанным…

Просыпаясь, не сразу понимаю, где нахожусь. Помню, что засыпала на диване, а оказываюсь в постели нашей спальни в теплых объятиях мужа.

— Ты как? — хрипит он, открывая глаза и тут же оживляясь.

Улыбаюсь ему, льну всем телом и не хочу выбираться из постели, несмотря на то, что физиологические потребности обостряются все разом.

— Хочу есть, пить, в ванную, гулять и спать, — быстро перечисляю я и смеюсь, замечая смятение на его лице.

— Спать? — удивляется он. — Ты проспала больше двенадцати часов, — улыбается он и выглядит совсем обескураженным, когда я вдруг заливаюсь смехом. — Так, ладно, беги в ванную, — подгоняет меня, поднимаясь с кровати. — Потом снова мерять температуру. Вчера была невысокая, но ты кажешься снова горячей, вызову пока врача.

Спорить с ним даже не собираюсь, несусь в ванную в каком-то приподнятом настроении. Заканчивая с утренними процедурами, иду на кухню и застаю Артёма за приготовлением завтрака. Но как только подхожу ближе и улавливаю запах кофе, мне тут же становится дурно.

— Что такое? — спрашивает он, замечая выражение моего лица.

— Новый кофе? Пахнет противно… — все, что успеваю сказать и срываюсь в ванную, ощущая острый приступ тошноты.

Совсем без сил выхожу в коридор и застаю полностью одетого Артёма в нашей спальне с моим спортивным костюмом в руках.

— Врач отменяется. Едем сами, — поясняет он, улыбаясь лишь одними уголками губ.

За доли секунды сокращаю считанные метры между нами и падаю в его крепкие объятия.

Мы так долго ждали этого момента… Так верили… Так хотели…

— Почти пять недель, — комментирует врач, всматриваясь в экран монитора Узи, на котором я едва ли могу что-либо разобрать.

— Ты видишь? — обращаюсь к мужу, пребывая в каком-то необъяснимом состоянии.

Упоение и восторг. Страх и растерянность. Воодушевление и трепет.

Он лишь заторможенно кивает головой, расплываясь в улыбке, и неотрывно следит за помехами на экране. А я не могу оторваться от него.

Такого радостного. Такого счастливого. Такого любимого. Моего.

Только сейчас понимаю смысл слов, окутавших мое сознание темной ночью.

Наступает рассвет… Новая жизнь.