Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария
Глава 46
— Марусь… Давай ты потом этот вопрос Казу задашь… — неуверенно и виновато отвечает, наконец, Ланка, — я просто не в курсе… Сама же понимаешь, мне не до того было… Вальчик, потом скорая, потом полиция… Все смешалось в голове, я уже половины не помню, что там происходило…
— Сколько я уже здесь? — поняв, что от сестры я внятного ответа не получу, перевожу разговор на другую тему.
— Второй день… — с готовностью переводится Ланка, — напугала всех…
— Извини…
— Марусь… — сестра опять прижимается ко мне, — ох, Марусь… Ну ничего, теперь все хорошо будет… Это я, дура, виновата… Такая дура… Мне и Каз сказал… И Аня тоже поймала вчера в коридоре и выговаривала…
— О чем? — у меня все еще плохо с соображением, потому не могу понять, что имеет в виду Ланка.
— О деньгах, блин… Каз, когда немного выдохнул после… Ну, когда про тебя сказали, что угрозы жизни нет, спросил, почему я сама не пришла просто деньги попросить… Почему тебя отправила… Марусь, он думал, что я тебя уговорила деньги у него взять…
Я, не выдержав, отворачиваюсь.
Вспоминать о случившемся не хочется. Стыдно, так стыдно!
И поведение мое на редкость глупое, безумное какое-то…
А еще глаза его не могу забыть. И голос мертвый. Что он думает теперь обо мне?
Почему-то совсем не помню, какие именно мысли были в моей голове в то проклятое утро, когда я выходила от него с сумкой денег.
Сожаление? Боль? Стыд?
Наверно, все вместе, какая-то запредельная какофония из эмоций. Но я тогда сто процентов знала, что больше Каза не увижу. Или, если увижу, то он не посмотрит на меня. Не посмотрит так, как до этого, внимательно и нежно, пусть и выискивая во мне что-то свое, далекое и недостижимое… Но мне и этого сладкого восторженного отсвета в его темных глазах оказалось достаточно, чтоб навсегда сойти с ума. Потерять себя.
Я в то утро настолько была уверена, что с Казом у меня все в прошлом, безвозвратно, что теперь…
Теперь, вспоминая свое поведение тем вечером, ночью и особенно утром, начинаю испытывать невероятный, удушающий стыд.
Он приходил же ко мне… И шептал что-то… От его присутствия было горячо и спокойно…
Тогда я еще была не в себе и воспринимала его по-другому. Как своего спасителя, как человека, который меня со дна достал…
А теперь?
Как я теперь ему в глаза смотреть буду? После всего? Как смогу объяснить свое поведение той ночью и утром? Поймет ли Каз, что я не специально, что оно… Оно как-то само собой… Что я хотела в самом начале, правда хотела! Но не смогла…
Теперь, со стороны глядя на случившееся, я начинаю сполна осознавать, до какой степени эта ситуация была мерзкой. И пошлой. И подлой.
— Марусь! — стучит у меня в висках испуганный голос Ланки, — ты красная вся! Марусь! Что? Черт! Врача! Срочно!
— Нет! — я спохватываюсь, ловлю ее уже у самой двери, не позволяя переполошить людей, — все нормально! Просто… Устала…
— Блин, Маруся… — Ланка возвращается, садится обратно у кровати, гладит меня по руке, — перепугала меня… А я еще , дура, рассказываю тебе…
— Расскажи про Вальчика, — прошу я, осознавая, что еще чуть-чуть, и сестра бы притащила сюда врачей, а, значит, я опять осталась бы в неведении.
— А что говорить? С ним все хорошо, он же не видел ничего практически, эти твари его сразу в другую комнату и двери заперли, — Ланка, пару секунд внимательно поизучав мое лицо и не найдя в нем тревожных признаков, расслабляется, лицо ее начинает светиться мягко и нежно, — после того, как Каз… Ну, узнал, куда нужны деньги, то прямо в лице поменялся… А я же ему все рассказала, Марусь! Не стала скрывать! И про Серегу, и про коллекторов… У них самих-то он не мог спросить…
— Почему?
— Да потому что… Ой… Черт… — Ланка вздыхает, — Марусь, я не хочу говорить… Да и Каз… Хотя, ладно, все равно же узнаешь… Короче говоря, ты же помнишь, что в тебя этот второй отморозок стрелял?
Киваю.
Не помню, но, наверно, так и есть… Не просто же так я тут валяюсь.
— Ну вот… — продолжает Ланка, — я попыталась у него пистолет отобрать, а он меня отшвырнул и нацелился… Я думала, что все… И тут, знаешь, так быстро все случилось! Я не поняла, когда Каз в комнате оказался, я даже сразу не поняла, что это он… Думала, кто-то третий, из их компании. А когда в себя пришла, то уже все… Тот, в кого ты стреляла, лежал в кровище. А тот, кого Каз помял… Ну, там фарш был, Марусь. Смотреть страшно. И, главное, быстро так, буквально я два раза моргнуть успела! Он просто машина какая-то бешеная…
Я прикрываю глаза, в голове вспышками воспоминания, как он дрался на ринге. Машина, да… Не остановить…
— Я, когда поняла, кто это, сначала к тебе побежала, а ты в крови… И я скорую, и Казу ору, чтоб скорую! А он, знаешь, тебя увидел и бледный стал, как бумага! Только глаза и брови на лице чернущие, мне на него даже страшнее смотреть было, чем на тебя! Я тебе первую помощь оказывать, а он на колени упал рядом и смотрел, смотрел, смотрел… Я думала, если с тобой… То он тут же и ляжет рядом, такое было лицо! А потом я сказала, чтоб скорую, и он ожил, на руки тебя подхватил и вниз потащил! А я к Вальчику… А потом полиция… Соседи вызвали на выстрелы… Но их быстро отправили…
— Кто?
Я так и лежу с закрытыми глазами, изо всех сил пытаясь не представлять то, что происходило в квартире сестры. И не думать, почему Каз там оказался. Зачем? Он же должен был тоже меня вычеркнуть…
— Ребята Каза, — долетает до меня голос Ланки, — и Вася…
— Вася?
— Ну… — голос сестры чуть-чуть напрягается, словно струна, и ноты в нем новые, незнакомые.
Я открываю глаза, смотрю на Ланку внимательно.
И она смущается под моим взглядом.
— Хотела тебе рассказать… — вздыхает она, — но сначала нечего было рассказывать… А потом… Потом не успела… Помнишь того парня, ну, здоровенного, волосатого такого… Он еще к нам в подсобку заглядывал…
Киваю.
Такого орангутана не забудешь.
— Ну вот… — Ланка мнет пальцами кромку одеяла, опускает ресницы, выглядя при этом невероятно смущенной и… юной, такой, нежной-нежной… — я его отправляла, ты не думай! Ну вот зачем мне сейчас мужик? И зачем я мужику? С довеском? Мне сейчас о Вальчике… Но он же, как таран… Не зря прозвище такое…
— Какое? — я, уже понимая, о чем говорит сестра, улыбаюсь. Ее волнение и смущение очень милые, а еще я рада, что Лана не превратилась в безэмоциональную ломовую лошадь, какой иногда, к сожалению, выглядела, а осталась способна на такие новые для себя, красивые эмоции. И не важно, что там за Вася, пусть будет Вася, если он способен подарить Ланке это…
— Буйвол… — вздыхает сестра.
Я хмурюсь. Буйвол… Что-то знакомое… Наверно, вскользь упоминали его в клубе, когда я прибиралась у ринга.
Боец, значит.
Ох…
— Лана…
— Да знаю я, Марусь, — с досадой прерывает она меня, — не время, конечно! И я совсем с ума сошла, у меня Вальчик… И Серега, сволочь, подставил… Кстати, Каз сказал, что разберется. А Вася узнал тоже и злился. Правда, не орал почти, молча злился… И теперь дуется, что я ему не сказала про эту ситуацию… А я, вот веришь, вообще про него не думала! Я так привыкла все сама… Мне и в голову не пришло попросить защиты…
— Да, — киваю я, — у меня тоже не получилось… Попросить правильно…
Мои слова звучат горько, и Лана, прекращая тискать оедяло, берет меня за руку.
— Марусь… Я не знаю, как смогу отблагодарить тебя за это… То, что ты сделала для нас с Вальчиком… Знаешь, я иногда думаю, что ты могла бы и не приехать… И так страшно становится, так жутко. Если бы не ты, то я бы совсем одна… Они ведь меня бы пристрелили наверняка. И мой Вальчик…
Лана всхлипывает, видно, не выдерживая ужаса постоянно крутящейся в голове картинки, и я сжимаю ее тонкие пальцы.
— Прекрати… Не надо думать о том, что было бы. Бы — это неправильная частица, ненужная. Она мешает жить.
