Кошки-мышки (СИ) - Флёри Юлия

— Я ненавижу тебя, Дементьев. В этот самый момент я тебя ненавижу. — Тихо прошептала я, а он развернулся на месте и водил по моему лицу безумными глазами. Сердце стучало глухо и быстро. — Я устала, я замёрзла. Я хочу помыться и причесать волосы. У меня под ногтями грязь и глина, от которой невозможно избавиться, а на голове пакля, которая через полчаса засохнет и превратится в камень. — Медленно и осторожно перебирала я каждое слово, не понимая, почему мой голос звучит всё выше. — Я задыхаюсь, ты слышишь? Ты накурил, в доме дышать нечем и я задыхаюсь. — Я сжала горло ладонью и растёрла кожу до жжения, до красноты. — Я есть хочу, в конце концов! Я хочу спать! — Прокричала, пытаясь руками заглушить собственный крик, но не могла к себе прикоснуться. — И спать не на этом каким-то богом выжившем лежаке, а в постели! Я хочу закрыть глаза и не бояться, что по мне проползёт какое-то неведомое насекомое, а ты на меня кричишь! — Не выдержала я панической атаки и отступила. — Мне страшно, а ты смотришь на меня сумасшедшими глазами и даже не моргаешь. Зачем ты это делаешь?! — Топнула я ногой и сделала ещё один шаг назад. — Зачем тебе ружьё?! — Завизжала, испугавшись собственного неестественного крика.

Возбуждённый страхом взгляд проследил за странным движением: Дементьев будто дёрнулся и посмотрел на пол. Я смотрела туда же и всё никак не могла проглотить противный тугой ком, застрявший в горле… или это и был мой крик?.. Я уцепилась руками за стену, когда Дементьев поднял с пола ружьё и щёлкнул затвором.

— Не приближайся. — Судорожно прошептала я, вжимаясь в стену, а он склонил голову набок и сделал малюсенький шаг вперёд. — Я кричать буду.

— Зачем? — Медленно растянул Дементьев губы, но улыбкой это назвать было сложно.

— Я буду кричать! — Глаза зажмурила.

— Не нужно. — Коротко шепнул он и сопроводил этот звук таким же коротким кивком головы. — Крик порождает страх, Нина. Страх порождает панику. А паника заставляет нас совершать необдуманные поступки. А у тебя ведь всё по плану. Всё по полочкам, по порядку. Каждое слово имеет свою цену, каждая мысль — свой вес. Сейчас ты не думаешь, а чувствуешь. Чувства заставляют совершать ошибки. Ты знаешь, к чему нас приводят ошибки.

Я глаза открыла, а Дементьев стоял ко мне практически вплотную и смотрел так, словно ждёт ответного хода. Снова игра, только сейчас я не могу трезво оценивать ни слова, ни действия. Смотрю на него, как заворожённая, и моргнуть боюсь, потому что за этот момент, за долю секунды, пропущу что-то важное.

— У тебя очень красивые глаза, Нина. Ты знала? — Прошептал он и шумно втянул в себя воздух.

Улыбнулся, но не дерзко, не нагло, а так, будто пробует эту эмоцию на вкус. И меня пробовал. Сначала прижался губами к выступающей скуле, потом отстранился, улыбнулся шире и тут же прикусил кожу над скулой зубами. Не больно, а так, чтобы я прочувствовала его близость. Снова отстранился, на глаза мои безумные посмотрел и задержал дыхание от удовольствия. Облизал свою нижнюю губу, чтобы тут же к моим прижаться, но не поцеловал, а лишь обещал, что может сделать это как только захочет. Усмехнулся, когда понял, что сопротивляться я не могу и щекой к моей щеке прижался. Потёрся, устраиваясь, а меня, будто бы лезвием, пронзила мысль. Та самая, которая мелькнула ещё утром. Та, которую я так и не смогла распознать.

— Ты побрился. — я тихо озвучила эту самую мысль и зажмурилась, сдерживая рвущийся наружу протест. — Я не могу помыться, зубы почистить, а ты побрился?! — Ужаснулась собственной догадке.

— Тебе ведь нравится, — усмехнулся Дементьев, но отступил, когда я легонько толкнула его кончиками пальцев в грудь.

— Конечно, нравится. Вот так: когда ты весь чистый, свежий, холёный и я… будто голодранка.

— Нина, у тебя обострённое чувство ущемлённой в правах женщины. Хочешь быть равной во всём?

Шутливый тон отчего-то заставил меня расслабиться. Я развела руками.

— Почему же… стоящая женщина, когда мужчины вокруг сидят, это явный перебор!

— Хочешь возглавить мировое протестантское движение? — Снова насмешка.

— Хотя бы поставить на место некоторых особо отличившихся индивидов. — Прошептала я.

— Я уважаю женщин. — Склонил он голову набок и сделал шаг вперёд. — А ты мне, так и вовсе нравишься. Веришь, нет, а за последние лет десять даже не помню, говорил ли кому подобное. — Дементьев осторожно, медленно протянул руку ко мне. — Иди сюда. — Прошептал.

Прошептал и только тогда я заметила, что всё это время вдоль стены пятилась. Неосознанно, не совсем понимая, зачем делаю это. Просто размеренно ступала шаг за шагом, пытаясь защититься. Взгляд с тяжестью опустился к его руке. Той, которая до сих пор сжимала ружьё. Даже когда он меня обнимал, оружие не отпустил. Я посмотрела и так зависла. Дементьев нахмурился.

— Боишься? — Усмехнулся он, но тоже говорил шёпотом, точно боялся спугнуть. Теперь не шагал, а будто крался, приближаясь ко мне. Ноги, обутые в надёжную обувь с высокой шнуровкой, плавно скользили по деревянному дощатому полу. — А ведь я не обижу, Нин. Ласкать буду, прикасаться нежно, осторожно. — Уголок его рта нервно дёрнулся, черты лица заострились, проявляя непривычную угловатость.

От секундной мягкости на его лице не осталось и следа. Он готовился к удару, и бить обещал больно. Именно об этом говорили его блестящие, словно неживые глаза. Он закрылся. То, что я говорила, его задело. Задело настолько, что появилось желание играть жёстко, без правил. Он только что целовал, и я верила ему, а сейчас понимала, что зря. И расслабляться было нельзя. А сейчас он злится. На себя за то, что не дожал и на меня, за то, что что-то почувствовала и не позволила закончить начатое. Теперь каждый из нас понимал, что исправить ничего нельзя, потому и доигрывали выбранные роли.

— Я хочу детей, Нинок. Очень хочу. Роди мне ребёнка. — Прищурился Дементьев. — В долгу не останусь. — Хмыкнул он и дыхание перевёл. — Что ты хочешь за сына? За наследника? — Вкрадчивый шёпот заставлял тонкие волоски встать дыбом, а прикрытая прозрачным шёлком угроза в голосе, словно стальная цепь, овивала сердце, заставляя его остановиться. В мыслях всё звучит красиво, а, по сути, просто страшно. Страшно, а остановить анализ того, что улавливаю, не получается. — Ты сделаешь это для меня. — Вдруг громко и чётко проговорил Дементьев и выпрямился, усмехаясь. — А я дам взамен то, что потребуешь. Сколько ты хочешь?

— Не хочу… — я покачала головой, вжимаясь в колючую дверь. — Ничего не хочу.

— Да ладно… Сколько сейчас берут настоящие… леди? — Последнее слово онпроизнёс особым тоном, будто выругался. Сам же тому и рассмеялся, запрокидывая голову. — Да ладно тебе, Нин. Зачем всё это? — С резким смешком он вытолкнул из себя воздух. — Ну… хочешь, в любви признаюсь? Что тебе пообещать? Что буду лучшим в мире папой? Как? Думаешь, подкуплю этим твоё нежное женское сердце? Ты ведь не деньгами брать решила, да? А чем? Чувствами? Этого хочешь? — он жестоко улыбался, а потом улыбаться перестал. Голову вниз опустил и взглянул исподлобья. — Я дам тебе то, что хочешь, но всё равно обману, сладкая. Сначала тебе понравится, и ты ничего не заметишь. Будешь счастливо улыбаться, и рассказывать подругам, какой же я замечательный, заботливый и внимательный. Но игра, на то она и игра, чтобы рано или поздно заканчиваться. Первыми будут подозрения, потом период тихих сомнений. Ты не посмеешь произнести этого вслух, боясь обидеть, боясь продемонстрировать своё недоверие, но мерзкий и скользкий червь продолжит точить тебя изнутри и с каждым днём будет всё больнее. Уверен, несмотря на некоторые черты характера, которые я благоразумно не озвучиваю, ты будешь хорошей матерью. Настолько хорошей, что никогда не разрушишь миф о крепкой, дружной семье. Ради ребёнка, Нина. Ты научишься молчать, сцепив зубы, в те моменты, при которых прежде бы смолчать не смогла. Ты научишься закрывать глаза и уходить, когда сделать это, может, и не нужно, но правильно. Ты уничтожишь себя изнутри. Сама. А оно того стоит? Повторю: я могу дать тебе всё, что пожелаешь. И только за тобой будет выбор, что это: призрачные надежды или реальный счёт в банке. Ты нужна мне. Ты или… такая, как ты. Хочешь статус? Будет тебе статус. Но кое-что я предпочту оставить себе.