Кэтрин Куксон - Слепые жернова
– Хорошо, Филис. – Сара благодарно кивнула. – В понедельник обязательно приду. Скажи адрес.
– Наизусть не помню. Надо заглянуть в кафе.
Они молча переглянулись. Филис мягко предложила:
– Ты бы к нам зашла, Сара. Никогда ведь не была.
– Ты меня никогда не приглашала.
Они обменялись смущенными улыбками.
– Уоллер-плейс, дом семь.
– Уоллер-плейс, семь. Хорошо, Филис, приду. Днем, когда Кэтлин будет в школе. Часа в два?
– Договорились. Только не жди особенной роскоши. Конечно… – Филис задрала подбородок. – Я не стыжусь нашего дома. Мне нечего стыдиться. Обстановка у нас получше, чем на другой стороне города, это я тебе обещаю.
– С удовольствием взгляну.
– Значит, до понедельника. До свидания, Сара.
– До встречи, Филис.
Они обменялись легким рукопожатием и пошли каждая своей дорогой, торопясь избавиться от неловкого чувства.
Когда трамвай остановился на Стэнхоуп-род, Сару посетила мысль: «Надо зайти…» В тот самый момент, когда вожатый зазвенел в колокольчик, собираясь тронуться, она спрыгнула с подножки и пошла вниз по склону к церкви.
В церкви было тихо и пусто. Она смочила кончики пальцев в святой воде, перекрестилась и пошла по боковому проходу, мимо картин на сюжеты Христова крестного пути, к передней скамье, к алтарю Девы Марии. В церкви она всегда чувствовала себя как дома, С другой стороны, она уже несколько лет сюда не заглядывала и уже четыре года не виделась со священником. Отец О'Малли, судя по всему, отказался от нее, как от загубленной души, зато с тех пор, как Кэтлин стала посещать школу святых Петра и Павла, к ним дважды наведывался отец Бейли. Этот священник был, наоборот, добр и очень симпатизировал Кэтлин.
Сара начала молиться:
– Отец небесный, святая Мария… Снизойди, дух святой, наполни верой сердца паствы твоей, зажги в них огонь твоей любви. Снизошли на них дух свой, возроди их, обнови лик земной…
Все это она помнила с раннего детства. Потом она заговорила с Господом, скороговоркой прося Его милостиво принять душу отчима, позволить ему умереть. Зажав голову руками, она обращалась к Нему так, словно Он находился перед ней, словно она могла дотронуться до края Его одежд.
– Возьми его, Господи, возьми его, ибо я напугана, на прошлой неделе я его едва не ударила. Возьми его, Господи, я больше не могу его видеть! Он – воплощение зла, я боюсь, что не сумею с собой совладать и возьму грех на душу. Я уже думала о том, чтобы поступить так же, как поступил ночью тот незнакомый человек: я хотела выследить его и… Прости меня, Боже, и забери его…
По неведомой ей самой причине она принялась перечислять семь смертных грехов: гордыня, алчность, похоть, зависть, обжорство, злоба, леность.
– Сара.
Она поспешно выпрямилась, уцепилась за поручень и уставилась на руку, дотронувшуюся до ее плеча.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Сара?
– Да, святой отец. Ох, святой отец, как вы меня напугали!
– Прости, Сара. – Священник медленно опустился на край скамьи в нескольких футах от нее и тихо спросил: – У тебя какая-то беда, Сара?
Она судорожно глотнула и отрицательно покачала головой, однако это можно было истолковать только как подтверждение его слов, поэтому отец Бейли молвил:
– В чем дело? Могу ли я тебе помочь? Утри глаза.
Она нашла в сумочке платок, вытерла слезы, высморкалась и опять стала утирать слезы, продолжавшие катиться из глаз.
– Ты переживаешь из-за мужа?
– Нет, что вы! – На сей раз ей нельзя было не поверить. – Он чудесно ко мне относится, святой отец. Поверьте, о лучшем нельзя и мечтать. Нет, не из-за него.
– Уж не из-за дочери ли? Хотя вряд ли с ней что-то стряслось – я видел ее только вчера.
– Спасибо, святой отец, Кэтлин жива-здорова.
– Может быть, ты посвятишь меня в причины своего горя, Сара?
– О, святой отец!
Она опять повисла на поручне. Как ему сказать? Ни одна живая душа не знала о терзаниях, преследовавших ее последние годы. Все приписывали ее состояние нервам, и нервы действительно в конце концов сдали. Но что за облегчение – найти внимательного и понимающего слушателя! Этот священник добр, он поймет ее. Теперь она удивлялась, почему не пришла к нему раньше. Потом она припомнила, что собиралась исповедаться, но отвергла это намерение. Сейчас она неуверенно подняла глаза и тихо спросила:
– Вы выслушаете мою исповедь, святой отец?
– Конечно, Сара.
Он подал ей руку, помог подняться, как больной, каковой ее и считал. Потом направился к исповедальне. Он скрылся за одной дверью, она – за другой.
Встав коленями на низкую скамеечку и приблизив лицо к сетке на окошечке, она спросила:
– Мне начинать, как на исповеди?
– Да, Сара.
Она зачастила, как положено:
– Благословите, святой отец, ибо я согрешила…
Это вступление всегда казалось ей смешным: получалось, что за прегрешение полагается благословение. Однако сегодня ей было не до смеха.
– С моей последней исповеди минуло почти шесть лет. Я всего несколько раз пропустила мессу, но ни разу не причащалась и не бывала в церкви на Пасху…
Она умолкла, вспоминая свои многочисленные грехи: приступы ярости, недобрые мысли, пренебрежение утренней и вечерней молитвой. Сочтя все это малосущественным, она проговорила:
– Главный мой грех состоит в том, что я пожелала человеку смерти. Об этом я и хочу вам рассказать, святой отец.
– Продолжай, Сара, я слушаю.
И она все ему рассказала: о том, что произошло той новогодней ночью, о посещении отчима, о его дальнейших еженедельных визитах. О пяти шиллингах, который регулярно платила ему, и об ужасе, который она испытывала в последнее время, боясь его покалечить. Наконец, она не утаила радости, охватившей ее от известия, что его избили до потери сознания.
Когда она умолкла, священник некоторое время молчал. Она тоже молчала и ждала. Он сказал удивительную вещь:
– Ты любишь этого человека, брата твоего мужа?
– Нет, святой отец! – тут же выпалила она.
– Совсем не любишь? Не подвигла ли ты его на ухаживания?
– Нет, святой отец. Я немного боялась его, потому что знала о его чувстве.
– Но сама никак на это чувство не отвечала?
Теперь она отозвалась не сразу, и ответ прозвучал без прежней уверенности:
– Он очень привлекательный, настоящий мужчина. Еще он… несчастен в браке. Иногда я его… жалею. Иногда мне хочется… быть с ним доброй. Но я никогда не поощряла его. Я не люблю его. – Она не могла признаться священнику, что какая-то часть ее естества тянется к брату мужа, что она стыдится себя и боится, что эта часть проявит свою необузданность. Обычно это происходило во время их с Дэвидом нежной любви. В такие моменты она начинала хотеть другой любви – дикой, не знающей удержу, той, на которую был сделан намек памятной новогодней ночью, когда она застыла в объятиях Джона. Ничего этого она не могла рассказать священнику, потому что сама с трудом это осознавала. Мысли, посещавшие ее во время любовного слияния, и мысли, с которыми она жила весь день, принадлежали двум разным людям. Когда же эти два разных человека норовили объединиться, что происходило иногда при свете дня, то она спасалась, отгораживая себя от столь тяжкой реальности. В качестве загородки использовала счастье, которое дарил ей Дэвид, благодарность к нему, пылкую любовь, какую она испытывала к дочери.
