Рут Харрис - Любовь сквозь годы
Мелкие, едва уловимые признаки того, что их брак с Натом разрушается, тревожили Эвелин, но на них легко было закрывать глаза, пока Джой была маленькой и отвлекала на себя все внимание матери. Благодаря Джой Эвелин ощущала себя нужной и необходимой.
В 1957 году в возрасте пяти лет Джой пошла в детский сад. Стояла зима, когда Эвелин перестала притворяться и осознала, что брак ее трещит по швам, а муж уходит от нее. Сладостные воспоминания о начале их супружеской жизни теперь причиняли боль. За те одиннадцать лет, что Эвелин прожила в Грейт Нек, она поняла, что по-настоящему ее интересовало только домашнее хозяйство.
Единственными людьми, которые что-то значили для Эвелин, были ее ребенок, муж и ближайшие родственники. В 1946 году Эвелин ждала возвращения Ната домой, ждала близости с ним, любви. Теперь, в 1957 году, когда прошло более десятка лет супружеской жизни, тяга к любовным ласкам угасала, и снова Эвелин весь день сидела дома одна, только теперь ей нечего было ждать, кроме возвращения Джой из детского сада.
Эвелин замкнулась в своем мирке. Приезжая в Нью-Йорк, она чувствовала, как безвкусно и не по моде она одета. С возрастом Нат становился все более привлекательным, она же, наоборот, превращалась в женщину средних лет без талии и без будущего. Иногда Эвелин целый день то и дело прикладывалась к бутылке «Дюбонне». Она утешала себя тем, что этот вермут больше похож на содовую, что она не сопьется. Однако в глубине души знала, что это не так, что все это увертки, и пугалась.
Весной 1958 года, когда преуспевающие американцы бежали из городов в зеленые предместья, где появились престижные школы и места отдыха, Эвелин обратилась к мужу со странной просьбой. Она спросила Ната, как он смотрит на переезд в Нью-Йорк.
Эвелин привела целый ряд доводов:
– Мы будем больше видеться, мы сможем ходить на концерты, в театр, сможем больше развлекаться. Тебе не придется каждый день ехать на поезде и проклинать Лонг-Айленд. И кроме того, – добавила Эвелин, – там я тоже найду себе занятие. Мне хотелось бы пойти на курсы кулинарии и посещать гимнастический зал.
Эвелин замолчала, исчерпав все приготовленные заранее доводы. Она ждала, что ответит Нат, и не знала, каков будет ответ. С горечью она подумала, что это и есть доказательство того, как далеки они теперь друг от друга. Десять лет назад ей не надо было ломать голову, чтобы догадаться, что он скажет.
Она приготовилась к борьбе, к спору. В своей жизни она боролась за очень немногое, прежде всего за Ната, и теперь, когда они были женаты, ей приходилось бороться, чтобы сохранить его. Сама не зная почему, она была уверена, что переезд из Грейт Нек в Нью-Йорк спасет ее. Она не обольщалась: Нат оставил ее далеко позади. Эвелин на десяток лет отстала от моды, выглядела уставшей, а ведь ей всего тридцать два года! Она не хотела сидеть сложа руки и понемногу терять свои убеждения, своего мужа, свое «я». Она знала, что если они переедут, у нее появится шанс.
Она ждала, что ответит Нат.
– По-моему, ты здорово придумала.
– Правда? – Она приготовилась спорить и доказывать, поэтому удивилась, что он так легко согласился.
– Нам надо было переехать еще несколько лет назад, но я думал, тебе здесь нравится. Терпеть не могу эти чертовы пригороды.
– А я боялась, это из-за меня. Мне казалось, что я тебе надоела, – выдохнула Эвелин и вдруг поняла, как просто было выразить то, что ее волновало и подтачивало изнутри. Она чувствовала отчужденность Ната и думала, что в том ее вина.
– Ты не надоела мне, мне надоел пригород. Биржевые маклеры в цветных бермудах и их толстые жены. У меня здесь не было ни одного мало-мальски умного разговора за все десять лет.
– Я боялась, что становлюсь скучной.
– Как только ты уедешь отсюда, тотчас же перестанешь быть скучной. У тебя будет уйма занятий.
Нат помнил, как Эвелин с готовностью впитывала все новое, когда он впервые встретил ее, как из простой, застенчивой простушки она превратилась в изящную и привлекательную девушку. Он должен и теперь помочь ей перемениться, но не все в его власти. Как печально, подумал Нат, что он забыл, какая у него жена.
– Но как же Джой? – спросила Эвелин. Теперь ее волновала только дочь. Справедливо ли вырвать ее из жизни на природе и запереть в городской квартире?
– А что Джой?
– Ты же знаешь, что говорят о воспитании в городе.
– И пусть говорят. Я вырос в городе – и выжил.
– В пригороде лучше школы, а потом – свежий воздух, природа. – Теперь Эвелин пришло в голову отстаивать права ребенка.
– И кто это говорит? Идиоты, которые пишут всякий бред в женские журналы? Мы отдадим Джой в частную школу. У нее будут все деревья, какие только есть в Центральном парке. Она во всем будет на голову выше тех, кто вырос в пригороде.
– Значит, ты согласен?
– Не могу дождаться, когда мы уедем отсюда.
Нат махнул рукой в сторону разбитого на участки ранчо – в то время, когда отец Эвелин купил его, оно было пределом мечтаний среднего класса. За прошедшие годы Нат перерос средний класс и оставил позади его мечтания.
– Когда мы начнем подыскивать квартиру?
– Я завтра же вызову агента.
В тот вечер они выпили немного вина за ужином, а потом занялись любовью. Прежде чем уснуть, Эвелин поняла, что она так счастлива потому, что впервые за несколько лет они с мужем поговорили и поняли друг друга.
Лето Эвелин провела в поисках квартиры. По утрам она встречалась с агентами по продаже недвижимости, а днем мчалась в военный госпиталь в Слоун-Кеттеринг, где медленно умирал ее отец.
У отца был рак желудка. Операция показала, что начались метастазы и сделать уже ничего нельзя. Врачи сказали родным, что Саймон Эдвардс умрет, но умолчали о том, что рак будет убивать его постепенно. Они предоставили Эвелин, ее брату и матери узнать самим, что в комнате больного будет стоять ужасная вонь и находиться рядом с ним будет невыносимо, что он будет сохнуть и превращаться в мумию на глазах, что он будет испытывать не прекращающиеся ни на минуту боли. Они даже не сказали, что под конец он не будет узнавать близких.
Когда в конце июля Саймон Эдвардс умер в возрасте шестидесяти двух лет, родные почувствовали облегчение. Их страдания длились так долго, что в душе они смирились с потерей заранее.
8
В октябре 1958 года Нат и Эвелин купили восьмикомнатную квартиру в доме № 934 на Пятой авеню. Ее большие светлые комнаты выходили на Центральный парк. Нат настоял на квартире на третьем этаже.
– Не забывай, я вырос на улице. На верхних этажах я чувствую себя, как в капкане. А если лифт сломается? Или вдруг дом загорится? На третьем этаже у тебя есть шанс спастись, а на двенадцатом ты сразу покойник, – объяснил он.
