Мария Воронова - Клиника верности
В прошлом году она наконец-то выработала стаж, позволяющий получить служебное жилье в личное пользование, и обменяла свою комнату на крохотную двушку. Доплаты хватило только на малюсенькую распашонку с такими узкими коридорчиком, санузлом и кухней, что свободно передвигаться в них мог бы только древний египтянин, как его изображают на картинках, но Жанна была счастлива.
Теперь все силы были брошены на воспитание Верочки. «Моя жизнь не задалась, пусть хоть у нее удастся», — думала Жанна, словно заново переживая свою юность вместе с дочерью. Она чувствовала себя перегноем, почвой, на которой растет прекрасный цветок, и радовалась, что ее жизненных соков хватает для развития этого цветка.
Дочь росла удивительной красавицей, не похожей ни на миловидную Жанну, ни на своего симпатичного, но весьма заурядного внешне отца. Это было настоящее чудо с огромными глазами, сияющими радостью и добротой.
С детства Жанна не знала с ней хлопот, все, что приходится с хрустом и сопротивлением вбивать детям в голову, Вера будто знала от рождения. В их маленькой семье никогда не случалось скандалов, связанных с принуждением к учебе или помощи по дому. Даже в самые тяжелые времена дочка с пониманием, странным и удивительным для такого маленького ребенка, относилась к финансовым трудностям матери и не требовала себе ничего сверх того, что Жанна могла дать. С младенчества Верочка была верным товарищем, плечом к плечу бредущим с ней по трудному пути, который уготовила Жанне судьба. Пятидневка так пятидневка! Задерживают зарплату? Ничего, переходим на гречку! Мама работает в две смены? Плохо, конечно, но раз иначе нельзя, поддержим ее отличной учебой и приготовим обед, чтобы хоть как-то облегчить ей жизнь!
Разве можно променять такое сокровище на какого-то мужика, думала Жанна и жила теперь только ради дочери.
Вера очень хорошо танцевала и пела, и с шести лет Жанна отдала ее в лучшую театральную студию города. Приходилось без конца перекраивать рабочий график, выходить по субботам, меняться сменами, чтобы возить ребенка, но дело того стоило. В кружке с детьми очень серьезно занимались, ставили голос, учили играть на фортепиано, а от занятий танцами Вера приобрела прекрасную осанку и великолепную спортивную форму. Преподаватели находили у нее большие способности, но больше всего любили за усидчивость, трудолюбие и хороший, легкий характер. Один раз старая балерина, ведущая у детей хореографию, сказала Жанне: «Это не вы нам, а мы вам должны платить за то, что воспитали такую дочь!» Жанна зарделась от похвалы и принялась уверять старушку, что она ни при чем, такой Вера получилась от природы.
Она поставила перед Германом большую чашку чаю и блюдо с пирогами:
— Налетай! Или, может быть, покормить тебя обедом?
— Спасибо, тетя Жанна, я лучше Веру подожду.
— Тогда ешь пока пироги. У тебя растущий организм, требует много калорий.
— Угу, растущий. — Герман сокрушенно набил рот пирогом.
Он едва доставал Вере до носа и очень переживал из-за своего маленького роста. Вообще этот мальчик словно явился из других времен и напоминал Жанне пионера, причем не циничного пионера ее детства, а настоящего, праведного пионера из книжек про Васька Трубачева и Володю Дубинина, которые ей когда-то читала бабушка. В красном галстуке и белой рубашке с золотыми пуговицами и эмблемой костра на рукаве. Герман мечтал стать летчиком и готовился в Суворовское училище. Чтобы пройти в училище по физическому развитию, он истово занимался спортивной гимнастикой, и у Жанны каждый раз замирало сердце, когда она вместе с Верой ходила на соревнования и смотрела, что он вытворяет на кольцах или перекладине. С третьего класса Вера была его кумиром, не просто дамой сердца, а лучшим другом, высшим авторитетом и объектом для защиты.
Он тоже рос в неполной семье, Жанна хорошо знала его мать и общалась с ней. Это была милая, но слабая женщина, созданная для семейного уюта. До двадцати лет она мирно росла при папе с мамой, потом они с рук на руки передали ее мужу, сильному дядьке, с которым она не знала тревог и забот, и когда тот внезапно умер, мама Германа так и не смогла осознать, что теперь придется пробиваться самостоятельно. Она так и работала лаборантом на кафедре, на должности, специально созданной для обеспеченных семейных дам, чтобы они не скучали дома, приносила домой крошечную зарплату и не понимала, что сыну нужно не только трехразовое питание и нежный поцелуй перед сном.
— Ты что такой грустный? — спросила Жанна, подливая ему чаю. — Придет Вера, никуда не денется.
— Может, я ее встречать пойду?
— Не надо, сиди! Еще разминетесь по дороге. Так что случилось-то у тебя?
— Физичка трояк в четверти выводит!
— Ладно, наплюй! — посоветовала Жанна беспечно. — У Веры тоже в прошлом году была тройка по русскому, но она быстро исправилась и сейчас отличница. Кто не падал, тот не вставал! Возьми лучше еще пирожок, сразу полегчает.
— Меня из-за этой тройки в Суворовское не примут. — Герман тяжело, с подвыванием вздохнул.
Жанна поняла, что имеет дело с большой человеческой трагедией. Бросив разделывать мясо, она вытерла руки о передник и села напротив парня, подперев щеку кулаком.
— Ты же такой умный! Как тебя угораздило-то? Бесился на уроках, что ли?
— Да нет! Пока она новую тему объясняла, я на сборах был. Сами знаете, какая там учеба. Вернулся в школу, чувствую — не понимаю ни фига. А она так орет, что у меня вообще мозг взрывается!
— Герман, ты будущий летчик, — сказала Жанна строго. — Тебе нельзя быть таким чувствительным к внешним раздражителям! В небе, думаешь, мало помех? Ветер, гроза, снегопад там, я не знаю… И среди всего этого безобразия ты должен будешь сохранять хладнокровие и твердо следовать заданным курсом. А ты теряешься от воплей родной учительницы! Какой ты после этого пилот?
— Вот и получается, что никакой.
— Что ж Вера с тобой не позанималась? Бросила друга на произвол судьбы?
— Она занималась, тетя Жанна. Просто она тоже эту тему не понимает.
— Интересное дело! Откуда у нее тогда пятерка?
— Ну, она формулы выучила и подставляет, а в чем там суть, мы так и не поняли.
— А тебе что помешало формулы выучить?
— Я выучил. Просто я не умею, когда не понимаю. Вера умеет, а я нет. Домашку я всю у нее списывал, а на контрольных или у доски… — Он махнул рукой в полнейшей безнадежности.
Жанна потрепала его по плечу. Так дела не делаются, подумала она грустно. Учительница должна понимать, что ребенок пропустил занятия по уважительной причине. Прежде чем объявлять войну, нужно было дополнительно с ним позаниматься. Но зачем ей тратить время на этого бесперспективного ребенка? Мать Германа не участвует в школьной жизни, не имеет никаких полезных знакомств, а на первое сентября и День учителя приносит скромные цветочки. Она никогда не ходит скандалить, если с Германом обходятся несправедливо, так зачем с ним церемониться?
