Барбара Вуд - За пеленой надежды
— Я знаю, что мы сделаем, — вдруг сказала Сондра. — Ты возьмешь кое-что у меня.
— Но мне кажется, что…
— Пойдем же!
Взяв Мики за руку, Сондра привела ее в свою комнату, тут же подняла большой чемодан на кровать и открыла его.
Мики большими глазами смотрела на изобилие блузок и юбок из шелка, хлопка и трикотажа всех мыслимых цветов и фасонов. Сондра беззаботно вытащила все это из чемодана и разбросала по постели, прикладывая к Мики то одну вещь, то другую и критически оценивая эффект.
— Мне что-то не хочется, — промолвила Мики.
Сондра расправила джемпер до колен от «Мэри Куонт» в черно-белую клетку с рукавами белого цвета и поднесла его к подбородку Мики.
— Это не подойдет, — запротестовала Мики. — Мне ничего из этого не подойдет. Я выше тебя ростом.
Сондра задумалась, кивнула и бросила джемпер на кровать.
— Что ж, одежда — это ведь еще не все, правда? Одежда меня окончательно испортила. Разве весь этот хлам не отвратителен? — Сондра тщетно пыталась запихнуть вещи обратно в чемодан, затем отказалась от своего намерения. — Иногда все эти вещи приводят меня в отчаяние. — Покачав головой, она умолкла, и ее лицо стало серьезным. — У меня всегда было все, что душе хотелось, — тихо сказала она. — Я никогда не выходила из дома без…
Взрыв мужского хохота в коридоре заставил девушек взглянуть в сторону открытой двери.
— Я не знала, что в общежитии будут проживать и девочки, и ребята, — сказала Мики с отчаянием в голосе.
— А я не предполагала, что комнаты будут такими маленькими. Куда же я буду класть вещи? — Сондра вспомнила свой дом в Финиксе — просторное ранчо. У нее были огромная спальня и большая гостиная. Она впервые оказалась вне своего дома. Четыре года, что она училась, Сондра жила в доме родителей, ибо никогда не рвалась принимать участие в общественной жизни, не испытывала потребности иметь комнату, где можно было бы принимать друзей и знакомых. У Сондры в жизни была одна цель, и именно ради нее она находилась здесь, в Кастильо. Все остальное — бывать в обществе, ходить на свидания — имело второстепенное значение.
Сондра и Мики услышали грохот и чье-то: «Черт подери!» Выглянув в коридор, они увидели девушку в белых «ливайсах» и черном свитере с воротником «хомут» — та склонилась над кучей книг, лежавших на полу. Она провела рукой по коротким темно-каштановым волосам и, рассмеявшись, сказала:
— Неуклюжей родилась — неуклюжей и останусь!
Помогая ей собрать книги в сумку, Мики и Сондра познакомились с девушкой-шатенкой и обменивались ироническими комментариями насчет первого дня в колледже.
— Я чувствую себя маленьким ребенком, — призналась Рут Шапиро, наконец отперев дверь. Девушки вошли в ее комнату. — Мне кажется, будто я только тем и занимаюсь, что всю жизнь поступаю в какое-нибудь учебное заведение. Каждые четыре года с точностью часового механизма!
— Говорят, это последний раз, — сказала Сондра, смеясь, и заметила, что Рут, в отличие от нее и Мики, еще не устроилась в своей комнате. Сумка лежала с застегнутой молнией, и только косметичка с туалетными принадлежностями валялась на пустом столе.
Рут бросила сумочку и снова пригладила короткую прическу. На груди у нее висел большой медальон с астрологическим знаком Весов, отражая лучи закатного солнца.
— У меня такое ощущение, будто я на всю жизнь останусь студенткой!
— Ты уже получила учебники… — не столько спросила, сколько констатировала Сондра, рассматривая корешки книг, которые складывала. — И когда ты только успела?
— Да вот, успела. Сегодня же вечером приступлю к их изучению. Присаживайтесь, давайте знакомиться. — Рут скинула босоножки и начала массировать пятку в том месте, где ее уколол камушек. — Видно, придется купить закрытые туфли, чтобы соблюсти требования к внешнему виду. И позвонить матери, чтобы прислала мне юбки!
Сондра устроилась на краю постели:
— А я собираюсь удлинить все свои платья.
— Итак, — сказала Рут, поднимая свою сумочку. — Вы обе из Калифорнии?
— Я из Финикса, — ответила Сондра.
Обе взглянули на Мики, продолжавшую стоять.
— Я отсюда, — наконец сказала она, словно признаваясь, что совершила убийство. — Из Долины[6].
— Я слышала о Долине, — сказала Сондра, стараясь помочь Мики в столь трудном для нее деле, как завязывание новых знакомств.
— Кто у тебя остался дома? — спросила Рут, без малейшего стеснения разглядывая щеку Мики.
— Остался дома?
— Приятель?
Мики могла бы рассмеяться. Ребята не спешили назначать свидание такой девушке, как она. Но не беда, Мики давно смирилась с этим.
— Нет, у меня только мама.
— Где она живет?
— В Четсуорте. Она живет в интернате для престарелых.
— А отец?
Мики посмотрела на темно-красные и бледно-желтые бугенвиллии, обрамлявшие окно Рут.
— Отец умер, когда я была маленькой. Я никогда не видела его.
Мики соврала. Ее отец сбежал с другой женщиной, бросив мать с годовалой Мики.
— Я тебя понимаю, — сказала Сондра. — Я тоже не видела своего настоящего отца. И мать. Меня удочерили.
— Послушайте, — сказала Рут, вытаскивая пачку сигарет из сумочки. — Увидев тебя сегодня утром на собрании, я подумала, что ты полинезийка. А теперь ты больше похожа на жительницу Средиземноморья.
Сондра рассмеялась и разгладила платье в бедрах:
— Диву даешься, что только люди не придумают! Кто-то всерьез утверждал, будто я индианка и похожа на жительницу Бомбея.
— Ты совсем не знаешь, кто твои родители?
— Нет, но я догадываюсь, как они выглядели. В средней школе училась девчонка, похожая на меня. Люди иногда принимали нас за сестер. Но мы не были сестрами. Она приехала из Чикаго. Ее отец чернокожий, а мать белая.
— Да. Я понимаю.
— Ничего страшного. Я смирилась с этим. Моей матери приходилось трудно, пока я росла. Я имею в виду свою приемную мать. Видишь ли, когда меня удочерили, я была совсем маленькой, и казалось, что я стану похожей на приемного отца, у которого были черные волосы. Но с годами я все меньше и меньше походила на Мэллоунов, и это стало очень беспокоить мою приемную мать. Она ведь член разных клубов, вращается в высоких кругах. Я знаю, что долго причиняла ей много неприятностей. Особенно после того, как папочка решил податься в политику. И тут мне повезло — появилось движение за гражданские права, и вдруг стало не только приемлемо, а даже модно помогать чернокожим. Наконец-то ей больше не надо было рассказывать мне истории о своих далеких предках!
