Дженет Таннер - Дитя каприза
– Я уверен, ты справишься, – сказал Ник. – Ты чертовски талантлива, твои работы за последние пять лет подтверждают это. Необходим лишь удобный случай, чтобы ты по-настоящему проявила себя – и «Фокус нау» даст тебе такую возможность. Я уверен, что ты выдашь массу собственных идей, но для начала почему бы тебе не заняться тем, что ты действительно хорошо знаешь – миром моды?
– Мода! – воскликнула она язвительным тоном, – Богачки, гардеробы которых ломятся от нарядов, а они даже не успевают все их надеть! Мода – это когда глупая, как пробка, баба старается перещеголять остальных, потому что она бесится от скуки и не интересуется ничем, кроме своей внешности.
– Не надо недооценивать моду. Мы оба знаем, что это чрезвычайно мощная индустрия, и многие ее стороны никогда еще не освещались в печати. Остановись на них, Гарриет, представь в романтическом свете и посмотри, что получится. Материала будет более чем достаточно для одного репортажа, уверяю тебя. Возможно, наберется на целую серию. Но начни с Парижа. Как-никак, для большинства людей Париж все еще остается центром всемирной моды, солнцем, вокруг которого вращаются все другие планеты.
– Я абсолютно уверена, что мне совсем не захочется заниматься модой Седьмой авеню, – заявила Гарриет, не скрывая раздражения.
– И не надо… по крайней мере, начни с другого: Как насчет лавок сладостей в Корее или же богатых кувейтских дам, которые покупают изысканные туалеты исключительно для собственного удовольствия, а затем прячут их под своими хламидами, потому что Коран запрещает им показывать свое тело? Конечно, между этим и миром моды, как его обычно описывают, дистанция огромного размера, но материал может получиться отличный. Поезжай и сделай его для меня!
Она согласилась. Конечно же, она сделает материал с показа моделей, покорно щелкая затвором вместе с другими своими коллегами из журналов мод. Но изюминкой ее фоторассказа будут неожиданные кадры, вроде тех, которые она только что отсняла, подловив момент, когда незаметная молоденькая швея в восторге наблюдала, как платье, которое она, может быть, и не придумала, но над которым трудилась в поте лица, под гром аплодисментов появляется на подиуме.
Гарриет взглянула на часы – мужские часы с четким циферблатом, на кожаном ремешке, которые она носила всегда, предпочитая их элегантным часикам от Картье, подаренным отцом, если только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства не вынуждали ее надеть вечернее платье. «Может быть, – подумала она, – лучше вернуться в гостиницу и оттуда позвонить Нику? Потом позвонить в аэропорт, справиться о рейсах и лично отвезти снимки в Лондон?» Ей хотелось бы присутствовать там тогда, когда пленки проявят и вынесут из темной лаборатории. К тому же будет приятно вновь увидеться с Ником. Она подняла руку в надежде поймать такси, но парижские машины проносились мимо с обычной головокружительной скоростью. Затем она заметила телефон-автомат и решила немедленно позвонить Нику, чтобы сообщить, что работа выполнена. Гарриет бросилась к телефону, опасаясь, что кто-нибудь другой опередит ее, и начнется один из тех нескончаемых разговоров, которые, по-видимому, могут вести только французы. Она на ходу рылась в карманах в поисках мелочи и пыталась вспомнить международный код и номер телефона, по которому можно было позвонить непосредственно в кабинет Ника, минуя вечно занятый коммутатор.
«Ты так и не избавилась от детской привычки делать несколько дел одновременно», – однажды сказала ей Салли. Салли, такая невозмутимая, такая сдержанная и деловая, иногда заставляла Гарриет чувствовать себя ребенком, хотя, конечно, она никогда бы не призналась в этом.
Ее соединили со второй попытки, и она услышала звонок на другом конце линии. Затем в трубке раздался голос Ника с характерной для него мягкой, явно шотландской картавостью.
– Алло? Ник Холмс у телефона.
– Ник… это Гарриет. Работа закончена. Получились изумительные снимки. Я сейчас возвращаюсь в гостиницу и, если повезет, успею на ночной рейс. Так что буду у тебя рано утром, а возможно, даже сегодня вечером, если не возражаешь.
Последовала едва заметная неловкая пауза, и Гарриет почувствовала укол самолюбия. Обычно Ник так радовался, что ей приходилось сдерживать его пыл. А теперь, когда она горит желанием поскорее рассказать ему о работе, в его голосе что-то не слышно особого восторга.
– Если, конечно, у тебя не намечено чего-нибудь другого, – добавила она торопливо.
– Нет. И я очень рад, что ты закончила работу. Что означает эта странная нотка в голосе Ника? Совсем на него не похоже.
– Я тоже рада. Ты был прав. Знание моды изнутри очень мне помогло. Во всяком случае…
– Гарриет… ты видела сегодняшние газеты? – прервал он ее.
Она засмеялась.
– Ты, должно быть, шутишь? Да я по уши увязла в манекенщицах и в высокой моде.
– Ну так вот, мне кажется, тебе следовало бы их почитать.
Она нахмурилась, почувствовав всей кожей неловкость, которая звучала в его голосе.
– Что произошло? Кто-нибудь перебежал мне дорогу? Или… нет, только не это! Неужели Пол решил закрыть «Фокус нау», не дав ему даже расправить крылья?
– Нет… совсем другое.
– Тогда что? Ник… у меня монеты кончаются. – Она поискала в кармане мелочь, но не успела сунуть монетку в отверстие – раздался щелчок.
– Ник! – настойчиво звала она, но было уже поздно. Телефон молчал.
Она выругалась, швырнула трубку и некоторое время стояла, уставившись на нее невидящими глазами. Что, черт возьми, он имел в виду? Может, ей следует позвонить ему снова? Или лучше сначала купить газету и попытаться выяснить, о чем это он говорил? Откуда-то сзади на нее наплыло облако сигаретного дыма – стоявший у нее за спиной мужчина притоптывал ногой, не скрывая нетерпения, в ожидании, когда наконец освободится телефон. Это помогло решить мучивший ее вопрос. Она повернулась, проскользнула мимо мужчины и направилась к дрожавшему от холода продавцу газет, сидевшему у ближайшего входа в метро.
Все верхние газеты на стенде были на французском языке, и Гарриет выругала себя за то, что не знает его как следует. Возможностей было предостаточно, а вот желания… Она никогда не прилагала особых усилий, чтобы выучить французский, а теперь вовсе не хотела продираться сквозь дебри иностранных слов в поисках неизвестно чего. Однако под кипами французских на стенде оказались английские и американские газеты. Вчерашние? Нет, слава Богу, сегодняшние… по крайней мере, английские. Она указала на одну из них и расплатилась последней мелочью. Потом, укрывшись от пронизывающего ветра в вестибюле метро, раскрыла газету.
