Аннетт БРОДЕРИК - КАНИКУЛЫ В АРИЗОНЕ
Она совсем смешалась. Самолет? Он спрашивает что-то про самолет, про посадку. Ей припомнился кадр телехроники: огромный лайнер взрывается в конце посадочной полосы, превращаясь в столб пламени и дыма. Когда она это видела? Задумчиво потерев лоб, она тихо сказала:
– Боюсь, что нет.
Так что же теперь? – озадачился Хок. Есть ли смысл питать ее страхи – признаваться, что, хотя они и остались живы, самолет больше не сможет взлететь?
– Ну и ладно. – Он отодвинулся от нее, насколько это позволяло их тесное ложе. – Мне надо пойти поискать сухих дров для костра. Ничего, если я оставлю тебя ненадолго?
Она уловила его тревогу. Что же такое с ее головой? Вместо мыслей – клейкое месиво, не желающее выливаться в разумные формы. Она никак не могла взять в толк, что она тут делает, когда ей положено проснуться в собственной постели, в собственном доме и собираться в клинику.
Что оставалось Хоку? Сидя в излучине его "руки, придерживая на груди легкое одеяло, но подставляя его оценивающему взгляду шелковистую гладь спины, она так печально сдвинула брови, что Хок не выдержал, притянул ее к себе со смутным желанием утешить.
– Все будет хорошо, девочка. Не думай ни о чем. С тобой ничего не случится, я не позволю.
Он склонился к ней и коснулся ее губ своими губами.
Ни малейшей требовательности не было в его поцелуях, напротив, они несли ей покой, давали ощущение надежности, блаженства.
Это мог быть только сон. Других объяснений она не находила. Или сон во сне. Но ей точно никогда не снился этот человек. От его последнего поцелуя у нее перехватило дыхание.
Хок замер, удивляясь сам себе. Нашелся утешитель! Правда, он не ожидал, что она ответит.
И вдруг забыл, кто они и почему они здесь, – так его потянуло к ней. Ее губы невольно приоткрылись ему навстречу. На вкус она была такая душистая, такая теплая и чудесная! Потеряв над собою власть, он погрузился в ласки.
Что со мной? – думала Пейдж. Она никогда не чувствовала ничего подобного. Никогда ни один мужчина не действовал на нее так.
Кто же это такой?
Пейдж сделала усилие и отпрянула – надо же было установить его личность. Она увидела скуластое лицо, словно опаленное солнцем, великолепные глаза с гипнотическим взглядом и густые черные волосы, спадающие на высокий лоб.
Но кто же это? И как они оказались вместе в одном спальном мешке? Наверняка они не чужие друг другу!
Кажется, дела обстоят хуже, чем она думала. Что, если она не просто потеряла ориентацию? Что, если у нее какая-нибудь из форм амнезии?
Пейдж закрыла глаза и попыталась отключиться. Расслабься. Все будет хорошо. Не паникуй. И не вгоняй в панику своего товарища. Ему вовсе ни к чему знать, как мало ты помнишь. Память может вернуться в любую минуту.
Она открыла глаза и оказалась лицом к лицу с ним.
– Мы попали в авиакатастрофу?
Он легко улыбнулся.
– Не совсем. Мне пришлось посадить самолет в горах.
– А!
Она не спускала с него изучающего взгляда. Он был так близко, что она видела свое отражение в его зрачках. Теперь по крайней мере она хоть что-то узнала о нем. Он летчик.
– Где же мы?
Он беспокойно дернулся, отодвигаясь.
– Где-то в восточной Аризоне.
Аризона! Каким ветром нас занесло в Аризону?
Все это не имело никакого смысла. Похоже, она забыла значительную часть своей жизни.
Пейдж потрогала лоб. Ей казалось, что голова у нее пухнет с каждым ударом сердца. Она попыталась сделать глотательное движение, но во рту было сухо, как после шестимесячной засухи.
– Глоток воды, если можно.
Хок так и уставился на нее. Как врач она должна знать, что при сотрясении мозга пить нельзя. Это азы. Но она же сейчас не врач, напомнил он себе. Глупо ждать от нее, чтобы она сама себе ставила диагноз и сама себя лечила.
Он погладил ее по голове, поправил струящиеся по плечам волосы.
– Боюсь, что не могу дать тебе попить, Пейдж.
Она взглянула в недоумении.
– Похоже, у тебя сотрясение мозга. Тебе нельзя пить.
Ну, конечно, нельзя, подумала она. Это я знаю. Я лечила детишек с сотрясением мозга, и с легким, и с тяжелым. Но я и понятия не имела, что при этом чувствуешь.
Убирайся-ка ты отсюда, приказал себе Хок. Он сам не знал, о чем он думал, когда целовал ее так. Она сейчас хуже малого ребенка! Новое чувство забрало его – желание защитить. Однако, если я не буду следить за собой, ей понадобится единственная защита – от меня. Он отбросил одеяло и потянулся за своими «левисами».
Палатка была низковата для его роста. Согнувшись в три погибели, он натянул джинсы, откинул входной клапан и выбрался наружу. Дождь все еще лил.
Только этого им и не хватало. Он взглянул на небо. Видимо, ночная гроза – это только цветочки, а ягодки впереди. Тучи висели сплошь, и было непонятно, как протаранить небо весточкой о себе.
Вчера он сбился с курса, пытаясь уйти от эпицентра грозы. В этих краях их искать не догадаются. Сколько он ни посылал сигналов, ответом были одни атмосферные помехи. Неплохо бы получить помощь. Но от кого?
Он понаблюдал, как дождь монотонно барабанит вокруг. Прорва времени уйдет, пока наберешь более или менее сухого хвороста.
Собирая хворост и сдирая кору с толстых веток, Хок привел в порядок мысли и просчитал варианты.
В одном отношении им повезло: у них было походное снаряжение и запас еды на несколько недель. Он оглянулся на палатку, примостившуюся на крутом пригорке. Вполне можно провести здесь несколько дней с этой прелестной пассажиркой.
Раньше она вряд ли сможет добраться до отца. И только тут он сообразил, что сегодня утром ни разу не слышал от нее об отце. Удивительно! Неужели она не помнит, зачем летела во Флагстаф? Да помнит ли она вообще, куда летела?
На своем веку Хок повидал больше черепных травм, чем ему бы хотелось, и знал, что от них бывают непредсказуемые последствия. У Пейдж явно помрачено сознание и, кроме того, частичная потеря памяти. Он не представлял, чем может помочь ей в такой ситуации. Он слишком мало о ней знал.
Оглядев лощину, прорезанную посередине ручьем, Хок удостоверился, что сделал неплохой выбор. Раз уж пришлось приземлиться там, где не ступала нога человека, по крайней мере он выбрал удачное место.
Опасаясь, как бы низину не затопило, если дождь перейдет в затяжной, Хок разбил палатку на пригорке, среди валунов, под прикрытием деревьев. Но спасатели, если будут пролетать над ними, наверняка заметят самолет.
При мысли о самолете он покачал головой. Его здорово покорежило, но вынужденная посадка, при которой люди остаются целы и невредимы, – это уже безоговорочная удача.
Только вот про Пейдж не скажешь, что она цела и невредима. Он снова вспомнил, какой она была вчера вечером: волосы выбились из узла и рассыпались по спине – длинные, цвета красного дерева. Тонкие черты и хрупкая фигурка усиливали ощущение беззащитности. В нем еще жил привкус страха, когда он увидел, что она без сознания. И привкус счастья – в ту минуту, когда ее глаза ненадолго открылись.
