Хелен Данн - Легче перышка
— Что стряслось? — В груди гулко колотится сердце, защитные гены старшей сестры приготовились прийти на помощь. — Несчастный случай? Что с Финном?
— Он… — Мама смолкает. (Еще чуть-чуть — и я заплачу.) Он…
— Мам, говори. Не тяни. Я готова это услышать.
— Он… он сбежал.
Слезы испаряются.
— Ему двадцать восемь лет, — в конце концов разочарованно говорю я. — Двадцативосьмилетние мужчины не сбегают. Они уходят.
— Ты говоришь как в «Гарде». Они, кстати, ничего не хотят делать, пока не пройдет двадцать четыре часа. И это еще называется «служба экстренной помощи». Мне все равно, что вы все думаете. Мой Финн сбежал. Сегодня вечером.
— А почему он сбежал? — лучше уж говорить на ее языке.
— Мы говорили об этом буддизме. — Мама произносит слово «буддизм» как «бёддисьм». — Вчера Марселла сказала, что буддисты бреют голову, носят оранжевую одежду, ходят по улицам и бьют в тарелки. Я не переживу, если Финн побреется наголо. У него такие чудесные кудри, и еще мне не нравятся тарелки. У твоего брата нет музыкального слуха. И его не приняли в хор церкви Святого Игнатия, а туда взяли даже немого Граймса. Как только он собирается справляться со всей этой дурацкой чепухой? Я просто спросила его, — вызывающе произносит она.
— По-моему, Марселла перегнула палку. Она спутала буддистов с последователями Харе Кришны, — терпеливо говорю я. — А буддисты одеваются как хотят и не стучат в тарелки.
— А теперь он сбежал, наверное, на какую-нибудь массовую свадьбу, — продолжает мама, не обращая на меня никакого внимания. — Даже представить себе не могу, как он женится в церкви, а с ним одновременно еще пятнадцать тысяч пар. А где тогда сядет ваша тетя Мэй? Она же такая маленькая. Ничего не увидит за их головами.
— Мам, ты путаешь с муновцами. Не понимаю, почему он сбежал, если ты всего лишь спросила его про тарелки и бритые головы. — Мне на ум приходит куча других причин для его побега.
— Мы немного поругались из-за статуэтки. Коротышки с лысой головой и огромным пузом. Сначала я решила, что он купил статуэтку, потому что нашел в ней сходство с отцом. Но Финн поставил ее на камин в гостиной, под портретом Папы Римского Иоанна Павла II, зажег свечи и стал что-то бубнить. Вот ты, к примеру, не стала бы бубнить на своего отца, да? (Только чтобы исполнить его последнее желание.) Затем Финн сказал, что это Будда. То есть так близко к Папе Римскому и всякому такому, даже не знаю, может, дурное на семью навлечет или еще что. Марселла говорит, что нужно привести священника, пусть освятит дом. Очистит его.
— И поэтому Финн ушел?
Откуда такая сильная головная боль? Не может ведь быть, чтобы только из-за алкоголя.
— Он так сильно расстроился, когда пришел отец Эндрю. Сказал, что я не понимаю его и его необходимость в самовыражении. Сказал, что в стенах этого дома он не сможет испытать настоящее Просветление. — Мама недовольно фыркает. — А как он думает можно было зачать двоих детей? (Мам, ты что, опять пила «Амаретто»?)
— Больше Финн ничего не сказал? — обрываю я.
— Он еще много чего наговорил. Потом поднялся к себе, собрал сумку, сказал, что даст о себе знать, и попросил отказаться от его подписки на «GQ». Я даже обрадовалась. Такое только девочки носят.
— Он сказал, куда направляется? (Дыши глубже, Орла. Не забывай: мама уже старая. В ней говорят гормоны.)
— Не то чтобы сказал. Только через два часа после ухода он позвонил и спросил, какой у тебя адрес. И где ты работаешь. Не знаю, кто был с ним, но такой грубиян, постоянно перебивал, не давал поговорить.
— Все время что-то объявлял?
— Не знаю, может и так.
— Может, Финн звонил из аэропорта? Или с вокзала?
— Вполне возможно! — В ее голосе звучит искреннее удивление. — Орла, и что мне делать? В такие моменты хочется искать утешения во внуках. Я уже говорила, что у миссис О'Грейди теперь их шестеро?
— Да.
— Миссис О'Грейди спрашивала о тебе. Я сказала ей, что тебя не интересуют мужчины и семейная жизнь. Ты делаешь карьеру в Лондоне. В публичной сфере. (Замечательно. Теперь соседи гадают, кто я: лесбиянка или проститутка.)
— Связи с общественностью, мама, я тебе уже говорила. Послушай, сейчас мы сделать все равно ничего не сможем. Если объявится Финн, я тебе позвоню. Сейчас, — смотрю на часы, — половина четвертого ночи, и мне просто необходимо поспать. Через пару часов мне вставать на работу.
— Как я могу заснуть, когда мой единственный сын лежит где-нибудь в канаве?
— Насколько я знаю Финна, он наверняка поселился в гостинице, — терпеливо отвечаю я. — От твоих переживаний ничего не изменится. Он взрослый мужчина. Справится.
— Слава богу, что я позволила ему стать скаутом, когда ему было десять. Надеюсь, он вспомнит что-нибудь из школы выживания. У него получалось высекать огонь двумя палочками? Орла, не помнишь?
— Мама, — я стараюсь говорить спокойно, — может, приготовишь себе кружку горячего молока и отправишься спать? Дома есть еще кто-нибудь?
— Твой отец. На кухне выпивает, чтобы успокоить нервы перед сном. (Какая неожиданность, подумать только.) Он был шокирован. Думал, что Финн полощет горло и поэтому издает такие звуки. У него и в мыслях не было, что Финн стал, — она почти шепчет сквозь зубы, — бёддисьтом.
— Мам, поговорим завтра. Уверена, что с Финном ничего не случилось. Ему просто нужно тщательно все обдумать. Так что иди спать. Хорошо? — Я кладу трубку, когда мама начинает плакать.
Сна ни в одном глазу. Скорее всего, Финн спит на полу у кого-то из своих друзей; вернется домой, когда поймет, что все обдумал. Решит, что мама радостно встретит и его, и его статуэтку. Неудивительно, что он стал буддистом. Финн из тех, кто, кажется, никогда не бывает счастлив. Постоянно ищет чего-то нового. После университета то и дело менял работу. Сейчас он безработный. Возможно, именно буддизма ему и не хватало. Возможно, теперь он обретет цель в жизни.
Вот если бы мы с Себастианом встречались на несколько недель больше… Я бы тогда позвонила ему вечером и поделилась семейной проблемой. Позвала бы его к себе и поплакала у него на плече. Задумываюсь. Может быть, именно этого не хватает мне и Себастиану. Возможно, я просто ни разу не показала, что сильно в нем нуждаюсь. Возможно, он хочет со мной переспать, но думает, что я еще не готова. Может, позвонить? Палец сам собой тянется к телефону и нажимает кнопку. С запрограммированным номером его телефона. Единица. Гудок. Первый. Второй. Третий. Наверно, его нет дома. Четвертый. Пятый. Автоответчик. Ясно. Точно, нет дома. Кладу трубку, сообщение не оставляю.
Не помню, чтобы он рассказывал о своих планах. Наверное, пошел «немного выпить» с коллегами и вечеринка затянулась. Как в вечер нашего знакомства. Все поехали в Сохо к Дику, в бар «Атлантик», и засиделись до трех часов. Мы с Патти, Себастиан, двое его коллег — Даррен и Найджел. Эта троица заключала пари буквально на все. Какого цвета будет галстук у человека, который сейчас войдет. Какое слово официантка скажет первым — самая легкая сотня фунтов в моей жизни. Себастиан признался, что заключает пари с коллегами и клиентами сутки напролет. На первом свидании он так много выиграл, что заказал марочное вино и устриц и еще признался, что вот-вот выиграет у шефа пари на пять тысяч фунтов.
