Анджела Дрейк - Дитя любви
— Видимо, я могу поступить так же и в свою очередь пожаловаться на ваше поведение. — Глаза Рафаэля вспыхнули, словно угольки.
Она холодно усмехнулась.
— Сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет. У нас в Англии к животным относятся с любовью. Будем считать, что я предупредила его. — Девушка кивнула в сторону Эмилио. — В данном случае правда на моей стороне.
Она понимала, что не совсем права. Ее можно запросто обвинить в нарушении границ частной собственности — ведь она ворвалась в чужой фургон и причинила ущерб, хотя и моральный, его владельцу. Но, с другой стороны, если она найдет свидетелей того, что Оттавио постоянно избивали (Алессандра тут же вспомнила про хранившуюся в ее коневозке видеокамеру), вряд ли закон будет к ней строг. Скорее всего, судьи возьмут ее сторону.
— Вы не станете на меня жаловаться, — отчеканила Алессандра. — Едва ли вам захочется пережить позор, который навлечет на вас мерзкое поведение племянника. Не дай Бог, чтобы об этом кто-нибудь узнал! Вы, испанцы, люди гордые. Даже когда вы публично убиваете несчастных быков, то все же даете им шанс. Разве не так? Когда матадоры встречаются с быком на арене, они ведут себя достойно и честно сражаются, рискуя жизнью!
Савентос-старший выглядел заинтригованным.
— Вы всерьез думаете, что я промолчу, боясь уронить честь Испании? — наконец насмешливо спросил он.
— Нет. Вы промолчите, боясь уронить честь семьи. — Она повернулась и опять посмотрела на Эмилио. — Если такое понятие для вас существует.
Эмилио вспыхнул как порох.
— Мы — старинный испанский род! Кто дал тебе право так говорить о нашей семье? — гневно выкрикнул он.
Во всяком случае, темперамент у него действительно испанский, подумала Алессандра. Оттолкнув ее и Рафаэля, Эмилио пулей вылетел из фургона и бросился к припаркованному неподалеку черному «мерседесу».
Алессандра подняла глаза на Рафаэля. Она только сейчас поняла, каким трудным был день, — усталость, напряжение, возбуждение… Ей вдруг отчаянно захотелось принять ванну, расслабиться в теплой воде. Но перед этим надо позаботиться о Сатире.
— Вижу, что я должен извиниться за моего племянника, — мрачно произнес Рафаэль, в голосе которого тоже сквозила усталость.
— Бог с ними, с извинениями! Скажите лучше, кто приглядит за несчастным Оттавио! — воскликнула Алессандра, вновь обретая энергию и напористость. Она видела, что Рафаэль, как и его племянник, равнодушен к страданиям животного. В ней закипела злость. Дьяволы! И тот и другой!
— Ах, да… — Савентос посмотрел на лошадь и вздохнул.
Алессандра поняла, что он не имеет ни малейшего представления о том, как помочь животному. Эта мысль вызывала раздражение. Но, с другой стороны, на нее произвели впечатление спокойные, полные достоинства манеры Рафаэля, столкнувшегося с безобразным поведением племянника.
Когда Алессандра шагнула к коню, тот вздрогнул и шарахнулся в сторону. Ее сердце облилось кровью. Такое прекрасное, такое гордое животное! Да оно стоит десятка Эмилио Савентосов!
Наклонясь к жеребцу, она тихонько запела арию из моцартовского «Дон Жуана». Она частенько что-нибудь напевала во время тренировок, но по-настоящему стала использовать свой голос, когда обнаружила, что пение хорошо успокаивает больную или травмированную лошадь. Да и собаки тоже любят пение.
Оттавио затих и позволил Алессандре прикоснуться к своему бархатному носу. Взгляд его больших черных с синим отливом глаз стал спокойнее.
— Надо взять губку, промыть раны холодной водой, а потом смазать их бактерицидной мазью — и старые и новые. — Она повернулась к Рафаэлю и строго посмотрела на него. — Но самое главное, что ему требуется, это любовь и чувство защищенности. Хотя, я думаю, с этим ему вряд ли повезет.
— Я позабочусь о нем, — сказал Рафаэль. — Обещаю. Видите ли, я просто не представлял… — Он осекся и протянул к ней руку, словно прося о чем-то.
Она промолчала.
— Догадываюсь, что вы и есть Алессандра Ксавьер.
— Да.
— Я должен поздравить вас с победой и прекрасной ездой.
— Спасибо. — Большинство людей обычно поздравляли ее с тем, что она приходится дочерью знаменитому дирижеру Солу Ксавьеру. То, что Савентос оценил ее выступление, немного смягчило Алессандру.
Он собирался сказать что-то еще, но в этот момент к трапу подошла девушка-конюх, которая ухаживала за Сатиром. Отыскав глазами Алессандру, она горячо воскликнула:
— Ну, наконец-то! Пойдемте скорее! Ветеринар хочет поговорить с вами о Сатире.
У Алессандры перехватило горло.
— Ему хуже?
Девушка поджала губы.
— Я не знаю. Вам нужно поговорить с врачом.
— Конечно…
Когда Алессандра проходила мимо Рафаэля, тот протянул руку.
— Пожалуйста… Если я могу чем-нибудь помочь, скажите мне. Я сделаю все, что нужно.
Девушка покосилась на него. Красивый мужчина, привыкший командовать. И фигура потрясающая. Она не вглядывалась в него, а потому не успела заметить, что лицо Рафаэля было полно теплоты и искренности. В данную минуту она думала только о Сатире, поэтому все имевшее отношение к Эмилио вызывало у нее досаду.
— Мне не нужна ваша помощь! — отрезала Алессандра. — По правде говоря, — обернулась она, уже сбежав по трапу, — меньше всего на свете я нуждаюсь в помощи кого-либо из Савентосов!
ГЛАВА 2
3а двести миль от ипподрома, в самом центре некогда процветавшего английского промышленного севера, шло другое соревнование, ничем не напоминающее конкур. Но и здесь дело шло к финалу.
Лидский конкурс пианистов, проходящий раз в три года, — один из самых престижных в мире. Молодые дарования со всего мира борются за возможность блеснуть на сцене ратуши — старейшего общественного здания, охраняемого двумя каменными львами.
Считается, что лишь лучшие оркестры и дирижеры достойны аккомпанировать подающим надежды молодым виртуозам. В этот вечер такой чести удостоился Тюдорский симфонический оркестр под управлением его художественного руководителя и дирижера Сола Ксавьера.
Дирижер стоял лицом к музыкантам. Казалось, его длинные, чуткие руки извлекали из них музыку с невидимой глазу мощью, которая была сродни чуду. Высокий и стройный, Ксавьер стоял совершенно прямо, почти неподвижно, но руки его летали плавно и грациозно, как у балерины. Правая рука мягко двигалась, задавая темп, а левая парила в воздухе, указывая оркестрантам каждое вступление, громкость и продолжительность звучания.
Сидевшие в зале знатоки наслаждались малейшим движением Ксавьера, любой музыкальной фразой и тем необычным сплавом силы и легкости, который позволял ему полностью контролировать оркестр. Зрительницы тихо вздыхали, покоренные мужским обаянием дирижера.