Ева Модиньяни - Корсар и роза
Болтая в воде ногами, она принялась было тихонько напевать старинную колыбельную, как вдруг заметила упавшую на воду огромную темную тень. Лена поспешно вскочила, подавив невольно вырвавшийся из груди испуганный крик. Цветы упали в реку, и их унесло течением.
Она обернулась и оказалась лицом к лицу с красивым, светловолосым молодым человеком, немного выше ее ростом, наблюдавшим за ней с веселой улыбкой.
Лена попятилась. Незнакомец с крепкой фигурой крестьянина был одет по-городскому, даже щегольски: брюки, несколько мешковато сидевшие на нем, белоснежная рубашка и куртка из альпаки, почти новенькая. Поперек темной жилетки тянулась серебряная цепочка от карманных часов. Он держал в руке модную соломенную шляпу, кастор, как говорили сельские франты.
— Испугалась? — спросил он участливо.
Лене почудилось, что сердце вот-вот разорвется у нее в груди. На какой-то миг она застыла неподвижно, а потом опрометью бросилась бежать обратно к дому.
Такова была ее первая встреча со Спартаком.
Во дворе залаяли собаки, куры и индюшки, мирно копавшиеся в земле, с испуганным кудахтаньем разлетелись из-под ее ног в разные стороны. Она распахнула дверь и скрылась в прохладном полумраке просторной и пустой в этот час кухни. Лена заперла за собой дверь на щеколду и прислонилась к ней, тяжело дыша. Привычная домашняя обстановка, знакомые запахи успокоили ее. Она с облегчением перевела дух и тут вдруг почувствовала что-то густое и липкое, стекающее по ногам.
— О Мадонна, что это со мной! — воскликнула она в ужасе.
Лена знала, что дома, кроме нее, никого нет: вся семья была еще в церкви, у мессы, стало быть, она могла действовать свободно. Она вытащила из-под раковины цинковый таз, черпаком налила в него воды из медной бадьи, вынула из ящика тряпицу, служившую полотенцем, потом подняла подол платья вместе с нижней юбкой и спустила грубые холщовые панталоны.
— Мои регулы… — прошептала она в изумлении, не веря собственным глазам.
Вопреки предсказаниям Эрминии, в этот день Лена, как говорили в деревне, «вызрела».
Глава 2
В окно спальни Лена увидела, что семья возвращается домой. Выглянув, она громко позвала мать, и та, тяжело дыша, поднялась на второй этаж. Эрминия по своей привычке следовала за ней по пятам: она всюду совала нос.
Вытянувшись в струнку возле постели, Лена встретила мать встревоженным взглядом.
— Ну, что на этот раз не слава богу? — с раздражением спросила Эльвира, все еще сердясь на младшую дочку за скандальное бегство из церкви прямо посреди богослужения.
— У меня начались месячные, — ответила Лена.
— Слава тебе господи! — воскликнула мать, хватаясь рукой за грудь и тяжело опускаясь на кровать одной из внучек. — А я-то думала, с тобой беда какая приключилась. Вечно от тебя одно беспокойство.
Эрминия неподвижно стояла на пороге и молча слушала, не пропуская ни слова.
Эльвира устало провела рукой по голове, поправляя волосы.
— Ты знаешь, что надо делать? — спросила она.
Лена кивнула, краснея.
— Я подмылась, сменила белье и подложила прокладку. Все, как вы меня учили, — едва слышно прошептала она в ответ.
— Мылась небось холодной водой, а это опасно, — проворчала Эльвира. — Бегаешь босиком. Это тоже вредно. Где твои башмаки?
— Я их где-то потеряла. Пойду поищу, — торопливо проговорила Лена, вспомнив, что оставила сабо на берегу Сенио, убегая от незнакомца.
Она сделала несколько шагов к двери, но Эрминия преградила ей дорогу и толкнула ее на середину комнаты.
— Теперь надо будет за ней приглядывать хорошенько, не ровен час какой-нибудь бездельник затащит ее на сеновал, — со злостью заметила она, обращаясь к матери.
— Ты давай приглядывай за своими девками, — оборвала ее Эльвира. — Шастают по полям целыми вечерами, вся деревня о них судачит. А уж о своей дочери я как-нибудь сама позабочусь.
— Примерно так же, как позаботились обо мне. — Эрминия прямо-таки источала яд, скопившийся в ней за долгие годы. Она не была счастлива в браке с Джероламо, заключенном под давлением обстоятельств уже после появления на свет их первой дочери. Муж совсем забросил ее и сошелся с Марилу, женой мельника. — Следили бы вы за мной построже, глядишь, и муж бы мне достался получше.
Эльвира промолчала из жалости. С самого рождения ее старшая дочь была одержима бесом. По ночам она, не зная удержу, сбегала из дому на гулянки со своими кавалерами. Джероламо был не первым из ее любовников, но стал последним. Эрминия утихомирилась, только когда забеременела. Мало того, перестав блудить, она превратилась в злобную ханжу, а с Леной у нее были особые счеты. Эрминия ненавидела сестру, считая ее незваной гостьей: ведь малютка Лена родилась, когда никто в семье не ждал ее появления на свет.
Эрминии пришлось выкормить Лену, родившуюся в ту пору, когда ее собственной третьей дочери уже исполнилось четыре месяца. Она пошла на это по необходимости, потому что родители не могли себе позволить нанять кормилицу, но без любви.
Лена сделала еще одну попытку уйти. Она терпеть не могла ссор между Эрминией и матерью, в которых к тому же больше всего доставалось ей самой. Но теперь уже Эльвира схватила ее за руку.
— Стой! — приказала мать. Потом повернулась к старшей дочери: — А ты давай спускайся в кухню и приготовь суп.
Эрминия нехотя повиновалась. Эльвира вытянулась на постели. Она так устала, что, казалось, не в силах была подняться, но ей непременно нужно было переговорить с Леной.
— С сегодняшнего дня ты начнешь готовить свое приданое. Конопля у нас есть, так что прямо сейчас принимайся за работу, — объявила Эльвира.
— Хотите выдать меня замуж? — встревожилась девушка.
— Чем раньше ты обзаведешься мужем, тем будет лучше для тебя.
— Я не хочу выходить замуж, — запротестовала Лена, глядя на мать с хорошо знакомым той упрямым выражением.
— Но и принять постриг ты тоже не хочешь. Женщина нуждается в защите. Или монастырь, или замужество, — заметила Эльвира.
— Я уродина. Никто не захочет меня взять, — сказала Лена. Ей очень хотелось, чтобы ее наконец оставили в покое.
— Это неправда, Маддалена. Ты не уродина, — возразила Эльвира. — Богом тебе клянусь, я правду говорю. Ты очень похожа на мать моего Пьетро, упокой господь ее душу, прямо вылитый портрет, а уж она-то была настоящей красавицей.
— Вы же мне сами твердили, что краса как роса, — напомнила Лена.
— Это чтоб голова у тебя не закружилась. Нехорошо, если девушка возомнит о себе бог весть что, — ответила мать, с беспокойством разглядывая свою странную дочку, длинную и тощую, как жердь, вечно растрепанную, лишенную малейших намеков на кокетство.
