Диана Машкова - Парижский шлейф
Все. Институт она закончила. И вдруг ощутила внутри себя такую пустоту, словно жизнь прекратилась. Так часто бывает: долго готовишься к чему-то, идешь, а когда это оказывается позади, теряешь точку опоры. Не знаешь, что дальше делать.
И пока на смену прежнему ожиданию не приходит новое, жизнь кажется никчемной.
Настя передвигала ноги на автомате и уже собралась было перейти дорогу, чтобы спуститься в метро, как рядом остановилась темно-синяя иномарка.
– Мадемуазель, вас подвезти?
– Спасибо, не стоит. – Она, не оглядываясь, пошла дальше. Только успела почувствовать досаду на то, что не сработала привычная «защита», видимо, Настя так устала, что забыла о правильном выражении лица. А через секунду девушка услышала, как за спиной заскрипели тормоза и хлопнула дверца автомобиля. Настя прибавила шагу, опасливо оглянувшись.
Мужчина с внешностью кинозвезды, лет тридцати на вид, быстро шел за ней следом. Высокий, темноволосый, с обворожительной улыбкой, с правильными чертами лица. Одет аккуратно и явно недешево. Настя незаметно скользнула взглядом по машине: совершенно новый «Ситроен». Такое ощущение, что только из автосалона.
– Девушка, подождите! – Он сложил руки, словно в мольбе. – Я ж вас не съем. Я вижу, вы устали, давайте подвезу.
– Ну-у, хорошо. – Внимательного взгляда его глубоких и очень печальных карих глаз оказалось достаточно, чтобы Настя засомневалась. А вдруг ей в конце концов повезет? Вдруг он окажется тем самым единственным мужчиной? По крайней мере, таких обворожительных она точно еще не встречала. Они вернулись к машине, он галантно распахнул перед ней дверцу.
– Могу я узнать, как вас зовут? – спросил он, дождавшись, пока она сядет, и склонившись перед ней в изящном полупоклоне.
– Не можете, – пробормотала Настя по привычке и осторожно посмотрела ему в глаза.
– Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали? —
продекламировал он ни с того ни с сего.
– Что?! – Настя удивленно вскинула брови.
– Стихи, – пожал он плечами. – Так как вас зовут?
– Анастасия, – в замешательстве пролепетала она.
– Анастасия? – Он на секунду задумался. – А можно просто Настя?
– Да. – Настя, все еще не оправившись от удивления, пожала плечами.
– Ну, не бойтесь меня. Вам понравится, честно.
И ей понравилось. Она потеряла голову, влюбилась по-настоящему первый раз в жизни. Николай ни к чему ее не принуждал, никуда не торопил. Он просто приезжал каждый вечер на своей шикарной машине к ее дому, стоял у подъезда и ждал, когда она спустится вниз. Кино, театры, кафе, долгие разговоры – казалось, он тратит на нее все свободное от работы время и счастлив уже одной возможностью просто быть рядом.
Для человека с финансовым образованием – правда, каким именно, она так и не знала – Николай на редкость хорошо разбирался в литературе. Знал всех французских поэтов, то и дело цитировал Бодлера, упоминал Аполлинера, Рембо, Верлена, Малларме. Настя опомниться не могла от приятного удивления и все нарастающих чувств. Через три месяца знакомства она, смущаясь, бледнея, теряясь и заикаясь (господи, куда же подевались ее надменность и уверенность в себе?!), сказала ему на ушко, что хочет быть с ним. По-настоящему. Николай в ответ так крепко сжал ее в объятиях, что можно было задохнуться. В ту минуту она окончательно поняла, что нашла свою судьбу, своего единственного, лучшего, и пойдет на все, чтобы остаться с ним. Слишком долго ей пришлось искать, слишком трудно далось ожидание, чтобы теперь не ценить любовь.
Но и после ее признания он все тянул, хотя Настя уже просто сходила с ума от нетерпения. Почти целый месяц ушел на поиск съемной квартиры и приведение ее в достойный вид. Бывать дома у Насти Николай наотрез отказался, к себе не приглашал, намекнув, что живет с кучей прибившихся к нему по бедности родственников. Настя подумала тогда, что он благородный и добрый, раз помогает семье. Ремонт, мебель и все остальные заботы Николай, не задумываясь, брал на себя. Настя, конечно, тоже принимала участие: бегала по магазинам, искала обои, шторы, посуду, но оплачивал и выбирал все неизменно он. У него был прекрасный вкус. Когда Настя переступила порог квартиры после ремонта, то просто ахнула от восхищения. Новенькая светлая квартира, где ей теперь предстояло жить, нисколько не походила на то угрюмое жилище, которое они сняли месяц назад. Стены, мебель, потолок – все сияло изысканной красотой и неизъяснимой нежностью.
Нежностью была наполнена и их первая – ее самая первая – ночь. Николай, казалось, боялся даже больше, чем Настя: медлил, отступал, бесконечно долго целовал и гладил ее дрожащими от сдерживаемого порыва руками, пока она не попросила сама, уже теряя от сладостного возбуждения сознание: «Пожалуйста, ну, пожалуйста…»
Чушь, ерунду говорили бывшие одногруппницы о самой первой ночи с ее страхами и болью. Зря понапрасну подшучивал над ее «неприкосновенностью» весь университетский поток. Все это было глупо. Стоило ждать своего единственного, стоило отдать любимому человеку всю себя! Николай сделал ее так сразу и так невыносимо счастливой, что раз и навсегда нашелся старательно прятавшийся где-то смысл бытия. Для Насти он заключался в нем. В ее ненаглядном Николае.
Она сразу же переехала от родителей, хотя те возмущались и кричали, что не для того берегли и лелеяли свою дочь столько лет. Что не позволят ей жить с кем бы то ни было, как последней дряни, без свадьбы. Настя слушала вполуха и даже не возмущалась: какие они все-таки смешные. Ведь ей уже двадцать один год, она окончила университет, в конце концов, она любит, так какие могут быть запреты? Порадовались бы лучше за нее. Родители смертельно обиделись и целый месяц ничего не желали знать о дочери. Они всю жизнь горбатились для того, чтоб их доченька ни в чем не нуждалась, заботились о ней, баловали, а она поступает так подло – вместо того чтобы по-человечески выйти за состоятельного человека замуж и дать им гарантии на нормальную старость, уходит жить к незнакомому мужику. А Настя уехала и моментально обо всем забыла: каждый вечер, а иногда и всю ночь, она проводила вдвоем с Николаем. Жизнь превратилась в подернутый розовой дымкой, похожий на цвет обоев в ее новой спальне сладостный сон. Словно свитый из наивных девичьих грез. Настя утопала в блаженстве, таком нежном, таком притягательном. Все, о чем она успевала подумать за день: что надеть к приезду Николая и что приготовить ему на ужин. Все, о чем она жалела, – так это что не встретила его раньше. Остальные мысли, даже если и возникали, казались мелкими и никчемными: Настя тут же забывала о них. Ей не приходилось ломать голову над бытовыми проблемами, над денежным вопросом – все блага приходили вместе с ее любимым и оставались, даже когда он уходил. Сама ее жизнь была устроена им, она дышала его мыслями и теплом. Он был единственный. Он был любимый.
