Екатерина Маркова - Блудница
Потапов мельком взглянул на часы и, опять улыбнувшись настойчивому призыву мулатки, прикрыл глаза…
* * *…Он ждал ее в Лавре возле могилы Наталии Николаевны Гончаровой. Ждал и маялся несколько часов, замирая от ужаса при мысли, что вдруг она не придет и он потеряет ее навсегда.
Увидел ее издали и был потрясен тем, как она шла. Покачивая узкими бедрами так, словно их ширина была необъятной, она при этом не казалась вульгарной, а наоборот, сильно раскачиваясь при широком шаге длинных высоких ног из стороны в сторону, была царственно хороша, со своей изогнутой горделивой шеей, золотой россыпью волос, тяжелой грудью, колышущейся под тонким облегающим свитером.
Она была одна, и Потапов усмотрел в этом благосклонность судьбы к нему, мучительно придумывающему для Ксюши правдоподобную версию своего появления в Лавре.
Мария ничуть не удивилась, но и следов радости пристрастный взгляд Николая на ее лице не обнаружил. Она заинтересованно разглядывала его несколько секунд, потом с легким вздохом склонилась к могиле и положила букет белых роз.
— Мне бы хотелось побыть здесь без свидетелей. — Ее голос прозвучал так отстраненно, что Потапова бросило в жар от страха услышать продолжение этой фразы: «И вообще я не вижу смысла продолжать наши отношения», — или что-то в этом роде.
Но Николай ошибся. Она на мгновение повернула к нему голову и тихо попросила:
— Подожди меня у выхода.
Николай выкурил полпачки сигарет, когда наконец она появилась, уже совсем иная, с озорной улыбкой и сияющими глазами. Но оказалось, что не один он ждал ее у входа в Лавру. Из припаркованной к тротуару машины вылетело нечто вихреобразное и кинулось к Марии. Пока это экзотически одетое существо с дикими воплями восторга обнимало и висло на Марии, Потапов оторопело пытался разглядеть его. Это была маленькая худенькая девочка с короткой стрижкой, прямой челкой, падающей на брови, шальным взглядом черных, в пол-лица глаз и необычной ломаной пластикой. Она двигалась, точно исполняла заданное виртуозным хореографом адажио, и одежда ее, состоящая из кусков яркой ткани с неровными краями, струилась и ниспадала, развевалась и открывала длинные, выше колен, красные лаковые сапоги и короткую белую тунику с разрезами до талии. Она всем телом прижималась к Марии, скользила по ней, словно намеревалась опуститься на колени, и вдруг нервным резким движением вскидывалась, отбрыкивая ногой, как резвящийся жеребец, длинную хламиду и снова прижималась щекой к лицу Марии. При этом она издавала бессвязные звуки, из которых Потапов сделал вывод, что странная особа эта — француженка.
Вокруг Марии и ее экстравагантной знакомой стали собираться прохожие. Раскрасневшаяся, возбужденная Мария обняла за талию девочку и, громко смеясь своим чарующим волшебным смехом, приподняла ее от земли и закружила вокруг себя, никак не реагируя на любопытных зевак.
Тогда Потапов еще раз поразился той невероятной свободе и поразительной раскрепощенности, которая была в Марии не чем-то приобретенным или искусственным — это была ее суть, гармоничная природная легкость, дарованная с рождения.
Запутавшись в длинном одеянии француженки, Мария поскользнулась, и если бы Потапов не схватил обеих в крепкие объятия, восторг зрителей достиг бы апогея…
На секунду обе женщины замерли в сильных руках Николая, а он не спешил раскрывать объятия, чувствуя, как трепещет под его ладонью разгоряченное тело Марии. Из-под длинной челки на него в упор глянули влажные, черные, как маслины, глаза девочки. Николай с удивлением отметил, что ей, на вид выглядевшей совершеннейшим подростком, гораздо больше лет.
— Это твой знакомый или случайный прохожий? — спросила она у Марии, даже и не думая высвобождаться из объятий Потапова.
— Случайный знакомый. Его зовут Ник. Он живет и работает в Стокгольме. А здесь в командировке. — Мария лихо говорила по-французски, и ее грассирующая речь вперемежку с возбужденным дыханием выдавала всю полноту чувств, которую она испытывала к черноглазой подруге.
— Ник говорит по-французски? — уже явно кокетничая с Потаповым, спросила француженка, не отрывая от него взгляда и прильнув еще плотнее сильным тренированным телом.
— Он говорит очень плохо, но понимает практически все, — ответил Николай и разомкнул объятия.
— Ну уж прямо-таки и все! — весело усомнилась француженка и обменялась с Марией каким-то особенным, только им понятным красноречивым взглядом.
Мария грациозным движением пригладила разлохматившиеся волосы и представила Николаю подругу.
— Это Женевьева. Она фантастическая балерина, ее перетягивают к себе самые знаменитые балетмейстеры земного шара. Сейчас она согласилась танцевать партию Жизели в Мариинке. Та-ак, уже прочла в твоих глазах вопрос: «Где же вас с ней свела судьба?» Но рассказывать об этом, все равно что взять и поведать всю мою жизнь. Ты же и так ничего обо мне не знаешь, Ник. И это прекрасно!
Потапов согласно кивнул. Да, действительно, он ничего не знал о Марии… и знал о ней все, что только мыслимо знать мужчине о женщине. Он слишком долго вымучивал эту встречу с ней, чтобы не понимать, как коварно может распорядиться ими их земная судьба. И не потому, что жизнь порой творит только хаос, а потому, что горьким правилом земной любви является невозможность втиснуть в ограниченные рамки человеческой жизни судьбу, предначертанную Божиим промыслом и потому рассчитанную на вечность, а никак не на огрызок земной истории. Он знал Марию, как знает расходившийся ветер послушную рябь трепещущей листвы, как знает морской прибой каждую пядь своего отлива, как знает человек неизбежность сумерек после неистовства солнечного света. И в этом извечном знании была та предначертанность, которую остро, до слез в глазах ощущал Потапов. Он понимал, что его личная воля ничего не решит в возникшем раскладе. Ему дана свыше любовь к этой женщине, сначала терзавшей его душу и плоть в предсуществовании, в мучительных изматывающих снах, а потом свалившуюся как снег на голову именно тогда, когда он меньше всего был готов к этому обретению. Конечно, его мучило нормальное человеческое любопытство: кто отец Ксюши и состоит ли Мария с ним в браке, чем она занималась, день за днем, до их встречи, и, наконец, почему она продает свою любовь за деньги… Об этом Потапов пытался пока не задумываться, убаюкивая свое сознание возникновением какого-то абсурдного, несообразного недоразумения.
— В присутствии двух женщин так глубоко задумываться просто неприлично. — Мария легонько поддела плечом Николая и зябко поежилась. — Ветер холодный, и я начинаю остывать от жаркой встречи. А не нырнуть ли нам в машину? — И тут же перевела свое предложение Женевьеве.
