Элла Джеймс - Гензель
Мои ноги двигаются механически. Моя рука в руке Лауры чувствуется такой холодной.
Я даже не замечаю диван, пока задняя часть моих коленей не касается края его подушек.
— Наслаждайтесь шоу, — говорит парень, подмигивая.
Все вокруг нас, другие люди, находят свои места, но я, правда, не могу смотреть вокруг, потому что как только парень уходит, Лана и Лаура смотрят на меня как пара… ну, обеспокоенных сестер, я полагаю.
— Ты уверена, что с этим все в порядке? — спрашивает Лаура, в то же время Лана говорит:
— Я думаю, может, нам следует уйти.
Я качаю головой.
— Это сумасшествие, — говорю я голосом на октаву выше, чем мой обычный. Я тяжело сглатываю и стараюсь говорить менее расстроенно.
— Просто потому, что это тема леса?
— Он называется Дом, — бормочет Лана. — Мы в коттедже ведьмы, — она бросает взгляд на Лану, как будто она говорит ей, что она упустила этот факт.
Красные губы Ланы сжимаются вместе, а ее глаза становятся мягче.
— Я так сожалею, Леа. Я слышала от друга, что Эдгар устраивает такое раз или дважды в год. Сексуальный парень, сумасшедшее сексуальное шоу. Я не знаю… Это звучало весело, — она трет лоб, выглядя печально. — Я не много читала об этом.
— Никто не сделал ничего неправильного. Просто давайте перестанем говорить об этом, — бормочу я пониженным голосом, — прежде чем все здесь заметят.
Дом ужасов Матушки Гусыни стал новостью на первых страницах после того, как Гензель убил ее, и все так называемые дети из сказки были освобождены. Скорее всего, все вокруг слишком заняты, глядя на пустую сцену ниже, чтобы обращать на нас внимание, но никогда не помешает быть осторожным.
Я сажусь на левом конце нашего маленького черного дивана, но Лана встает и садится между мной и подлокотником, и толкает меня бедром в середину. Когда нам всем удобно, я сажусь прямее и стараюсь изо всех сил казаться непринужденной.
Лана показывает программку, похоже, появившуюся из воздуха, и начинает рассказывать нам об «актерах» сегодняшнего вечера: Эдгар — владелец клуба, который, по-видимому, больше почти никогда не выступает, но который сделал себе имя, выступая с сексуальными шоу как доминант.
— У него две партнерши сегодня, — говорит она, шевеля бровями.
— Порно-звезда и какая-то богатая наследница из Голливуда.
— Я удивлена, что «наследница» будет делать что-то вроде этого, — говорю я без всякого выражения.
— Ну, это Эдгар.
— И?
— Он известный доминант, Леа. Вспомни, что я только что говорила по этому поводу?
Я не помню, я рассеянна с тех пор, как мы здесь.
— Чего нам ожидать? — спрашивает Лаура. — Я имею в виду, с точки зрения… действий.
Лана пожимает плечами.
— Все, что я знаю, я не могу дождаться, чтобы увидеть. Я хочу испытать опыт плотского акта, как посторонний человек, что-то за пределами того, что у меня с Роберто, просто один последний раз. Я могу сказать, что это будет идеально.
Я опускаю взгляд на сцену, только чтобы заметить, что она разделена от аудитории очень чистой пластиной из стекла.
— Для уединенности, — говорит Лана мне, в то время как занавес, медленно двигаясь, закрывается перед нами.
— Я думала, что занавес должен быть открыт сейчас, а не закрыт, — размышляет Лана.
Я облизываю губы и пытаюсь дышать, не замечая ударов в моей голове. Что скажет Синтия, когда я расскажу ей о том, каким странным был этот опыт? Она захочет сделать тест на наркотики?
В следующую секунду свет на потолке и на полу тускнеет, занавес открывается, и мой желудок сжимается так сильно, что поначалу я думаю, что меня стошнит.
Я моргаю, потому что я не могу поверить своим глазам.
Это шутка.
Жуткая, жуткая шутка.
Сцена поделена стеной на две «комнаты». В комнате на правой стороне небольшой зеленый матрац. С лежащей на нем девушкой.
У нее светлые волосы.
Потому что она — я.
Это моя комната.
ЭТО МОЯ КОМНАТА.
Другая комната в тени, пока не выходит огромная фигура. Свет проливается над ним, и это он.
Это он — Гензель — стоит там с обнаженным торсом.
Я поднимаюсь и бегу.
ГЛАВА 2
Я вырываюсь из дверей амфитеатра как пуля, крепко обнимая свое тело руками, впиваясь ногтями в трицепсы. Я шагаю ватными ногами по каменному полу и устремляюсь вниз по коридору.
Я бегу в направлении, которое я думаю, приведет меня к выходу, когда мое лицо врезается во что-то твердое.
Грудь.
Я поднимаю голову и смотрю в темное, красивое лицо, которое обрамляют длинные волосы. Он хмурит брови, когда осматривает меня.
— Что-то не так, мэм?
Я пытаюсь обойти его, но он хватает меня за руки и удерживает крепко, но осторожно, и внимательно смотрит на меня.
Я тяжело дышу, так тяжело, что думаю не смогу вымолвить ни слова.
— Сделайте пару вдохов.
Я стараюсь отстраниться, но он качает головой, огонек вспыхивает на Bluetooth-гарнитуре в его ухе.
— Мне нужно, чтобы вы сказали мне, в чем проблема, — вновь говорит он.
— Клаустрофобия, — всхлипываю я.
Было время, но не в этот раз. Из меня вырывается тихий всхлип, и я качаю головой:
— У вас есть здесь уборная? Мне просто нужно туда.
Он кладет руку мне на плечо, поворачивает меня обратно к дверям амфитеатра и заставляет сделать пару шагов.
— Здесь одна из наших раздевалок, — говорит он, открывая дверь в паре футов от амфитеатра. — Сейчас ей никто не пользуется. Я введу пароль, так что к вам никто не зайдет. Тут вы сможете уединиться и прийти в себя. Хорошо?
Я делаю неуверенный вдох и киваю:
— Спасибо.
— Не за что, — он улыбается, и подмигивает мне. — Для этого я здесь и нахожусь.
Когда дверь за мной закрывается, я направляюсь к первому углу, который вижу, опускаюсь на пол и притягиваю колени к груди. Потом я резко выпрямляю их, вскакиваю, подбегаю к одной из гранитных раковин, и меня выворачивает.
Как только мой желудок пустеет, я засовываю дрожащую руку в карман, вытаскиваю таблетки и кладу одну в рот.
Я с трудом проглатываю, затем дрожа, выпрямляюсь.
Внезапно я начинаю потеть.
Я отрываюсь от раковины и смотрю в свои дикие глаза в отражении зеркала.
— Что же мне делать?
Всхлип срывается с моих губ.
Я спотыкаюсь около раковины, разворачиваюсь к унитазу, засовываю два пальца в рот, и из меня выходят желчь и латук из чизбургера. Когда я замечаю, что таблетка плавает в унитазе, я нажимаю на слив, смываю и опускаюсь на мраморный пол.
— Я не делала этого, — плачу я. — Не делала… о, боже мой. Я не делала…
