Ольга Егорова - Капля света
«Стоп, что за ерунду ты городишь, — остановил он себя. — Что за чушь ты несешь, парень, тебе ведь уже не пятнадцать лет. И даже не двадцать. Это не первая девушка в твоей жизни, не десятая и, вероятно, даже не двадцатая. Тогда отчего же?»
Он не мог объяснить себе, отчего все это. Отчего стучит сердце, откуда эта дикая злость на ни в чем не виноватую продавщицу мини-маркета, которая утверждает, что чая с ароматом апельсина у нее нет? Почему он не идет спокойно по улице, а почти бежит, с трудом сдерживая себя, чтобы не пуститься галопом. Откуда эта детская радость при виде дурацкого чая со вкусом апельсина, найденного наконец в третьем по счету магазине? Кажется, он в жизни не испытывал подобного прилива положительных эмоций от покупки простого чая…
Так и не ответив ни на один из поставленных вопросов, он решил отложить разбирательство на более позднее и более подходящее время. Вернулся, взлетел по лестнице, нажал на кнопку звонка.
— Это я, Света!
Она почему-то не открывала.
«Наверное, по телефону разговаривает, не слышит», — подумал он как-то неуверенно. Достал из кармана ключ, открыл дверь, вошел и окликнул ее:
— Света!
Она почему-то не отзывалась.
И туфли ее исчезли. Испарились куда-то.
— Света! — снова окликнул он, все еще надеясь, что она, может быть, всего лишь решила над ним подшутить. Зашел в комнату — ее там не было. '[ В кухне тоже не было. Нигде не было…
Он бросился почему-то к окну, на секунду даже поверив в то, что она улетела. Черт возьми, может быть, она и правда умеет летать? «Идиот, — сразу же осадил себя. — Она просто вышла. Через дверь. Обычным способом…» Только почему?
Он сидел на кухне и долго смотрел на упаковку с чаем, зачем-то бесконечно читая все то, что было на ней написано: «Элитный сорт…»
— Элитный сорт, — повторил он вслух. — Только теперь это уже не имеет никакого значения.
На душе было отчаянно грустно.
«К берегам твоей любви я обязательно причалю!» — раздавался с экрана голос певицы, имени которой Павел не знал.
Он вообще никогда не интересовался всеми этими бесконечными певицами, плодящимися на эстраде, как кролики. А теперь вот слушал. Слушал эту глупейшую песню и даже подпевал. Не вслух, конечно, — наверное, это была бы уже самая последняя стадия. Пела душа…
Поглупевшая душа. Душа, одуревшая от счастья. Душа, поверившая в то, что даже в сорок девять лет она еще способна на такое — запеть. И запела…
— Паша, ты что там смотришь? — послышался из соседней комнаты голос жены.
— Я…
Он вовремя спохватился, подумав вдруг, что для Риты его признание в том, что он смотрит «Фабрику звезд», было бы, наверное, равносильно признанию во всем остальном. В том, что случилось…
«А ведь придется, рано или поздно — все равно придется», — кольнуло где-то глубоко, на самом дне души, внезапно прекратившей мурлыкать слащавый мотивчик. Но это — потом. Не сейчас. Сейчас еще рано. Слишком еще все неопределенно, зыбко. Неустойчиво, как карточный домик…
— Пытаюсь понять, — ответил он наконец. — Правду ли говорят, что на отпрысках гениев природа отдыхает.
— По-моему, это совершенно очевидно. И необязательно было устраивать для доказательства столь банальной истины такое грандиозное шоу — спокойно заметила Рита и добавила как бы между прочим: — Кстати, ты занимаешься этим уже без малого час…
Она вышла из спальни и остановилась в проеме двери.
Высокая, удивительно стройная для своего возраста. Почти молодая.
«Молодящаяся», — ухнуло где-то внутри. Так что с того, возразил он беспомощно и продолжал разглядывать Риту.
У нее были каштановые волосы. Как и тогда, почти тридцать лет назад. Когда он увидел эти волосы впервые, сразу понял, что хочет разделить с ней, с этой удивительной девушкой, всю свою жизнь. Хочет просыпаться по утрам и видеть ее. Засыпать, чувствуя рядом ее теплое дыхание. Хочет приносить ей завтрак в постель, когда она заболеет. Дарить цветы, носить на руках…
Собственно, она почти не изменилась. Те же густые каштановые волосы. Хотя теперь ей приходится закрашивать белые прядки, оказавшиеся самыми нестойкими в борьбе с беспощадным временем. Что с того? Ведь цвет волос остался прежним, можно и не вспоминать, не думать о краске. И кожа прекрасно сохранилась. Тот же матовый, безупречно ровный оттенок. Ни капли тонального крема— ни тогда, ни сейчас. И улыбка та же…
— Чему ты так загадочно улыбаешься?
— Не знаю, — она пожала плечами, — ты выглядишь немного забавно. В этой футболке…
— Почему я выгляжу забавно в футболке, которую носил два года и никогда не выглядел в ней забавно?
— Наверное, потому, что впервые за два года ты надел ее наизнанку…
— Черт, — выругался он. — И правда… Бить будешь?
Она что-то отвечала, тихо улыбаясь. Он почти не слышал. «Вот ведь, — пронеслось в голове. — Совсем дошел, старый маразматик. Окончательно свихнулся. Завтра, пожалуй, забудешь надеть ботинки и пойдешь на работу в носках. И будешь снова выглядеть забавно. Очень, очень забавно…»
Он переодел футболку. Внимательный и слишком придирчивый в последнее время взгляд успел отметить вялость и зарождающуюся дряблость кожи. Намечающееся брюшко, которое даже просторная одежда скрывала уже не слишком успешно. Он иногда задумывался о том, как несправедливо всё устроено в жизни. Почему тело стареет так скоропостижно, что душа не успевает за ним? Или отчего душа стареет так медленно?
«Нет, — усмехнулся он, — ошибаешься, Павел Алексеевич. У тебя просто крыша поехала, а тело и душа — с ними все в порядке. Крыша — это нечто другое, существующее отдельно от души и тела…»
Рита подошла, опустилась рядом на диван. Некоторое время молча смотрела в телевизор — видимо, чисто механически, почти не замечая мелькающих перед глазами лиц и улыбок.
— Спать не собираешься? — наконец спросила она, слегка прикоснувшись кончиками пальцев к его ладони. Знакомое, родное прикосновение, от которого раньше так часто замирало сердце. Раньше…
— Нет, все равно не засну так рано. Бокс еще посмотрю…
— Бокс только через час начнется.
— Ничего страшного. Газету полистаю.
— Как хочешь.
Она поднялась и медленно вышла из комнаты.
Он услышал, как зашумела вода в ванной, и снова подумал о том, что когда-то эти звуки были для него призывными. Когда-то сердце замирало, падало в пропасть — он представлял себе ее прохладную, свежую, влажную кожу и не мог дождаться, когда же наконец сможет к ней прикоснуться. Теперь же…
«Это нормально, — убеждал он себя. — Нормальная ситуация для людей, проживших двадцать семь лет в браке. Ты ведь знаешь, это у всех. А у многих наступило раньше, гораздо раньше…»
