Жажда, или за кого выйти замуж - Успенская-Ошанина Татьяна
Он ждёт, когда она откроет свой дом, но никогда следом за ней в дом не входит, как Всеволод.
А она, очутившись за закрытой дверью, прислоняется к её шероховатой деревянной поверхности пытаясь услышать его шаги. Но шагов не раздаётся. Он продолжает стоять на площадке? Или так бесшумно ступает? Или он не ходит, а летает?
Пригласить его она не может, и ей стыдно взять его за руку, ввести в дом. Может быть, нужно было его пригласить? — гадает она. — Или он сам должен захотеть войти?
Она садится на пол, спиной прижимаясь к двери, и, непонятно счастливая, слушает больно стучащее сердце. Жарко ей, а руки и ноги — ледяные. Кто он, этот странный человек Юрий? Почему она не может его понять?
Несколько дней Катерина живёт, ощущая рядом его присутствие, пытается понять, что происходит с ней. Она ждёт вторника, чтобы снова, пусть при всех, увидеть его!
Ей хочется ощутить его власть над ней. Но вместе с тем что-то мешает, что-то, помимо неё, восстаёт против Юрия. Что?
Может, то, что Юрий с жадностью слушает Всеволода и задаёт бессмысленные, на её взгляд, вопросы…
А Всеволоду вопросы Юрия очень нравятся: он со всей серьёзностью отвечает на них, ей кажется — распускает перед Юрием хвост?!
Нарочно или не нарочно Юрий подыгрывает Всеволоду? Или в самом деле Всеволод так умён, что даже Юрий готов тратить своё время (которое, она знает, он сильно ценит) на то, чтобы этим умом насладиться?!
Они сидят друг против друга — в её уютной квартире с золотистым торшером, с ярким фонарём, с любопытством заглядывающим к ней в окно, с тихой музыкой и вкусным чаем, сидят на позабытых людьми и веком могилах. Как любили, о чём думали, что считали главным, каким делом занимались те, чей прах стал фундаментом её дома?
Чем старше она становится, тем острее осознаёт в себе связь между собою и теми, кто уже прожил свою жизнь.
Она пьёт чай, слушает мужчин, смотрит на них и с каждым из них тоже ощущает свою неразрывную, таинственную связь.
Катерина высока, длиннонога, худа. Плечи всегда чуть приподняты, точно она попала под дождь. Глаза у неё карие, волосы — золотые. На работе она прячет их под белую шапочку, а дома даёт им свободу — они обтекают её шею и плечи. Заколки больно их тянут, вырывают волоски, а потому она не любит заколок. Связывать такие лёгкие вьющиеся волосы в пучок бессмысленно, они в пучке не держатся, голова получается неаккуратная.
Обычно, добравшись до постели поздним вечером, она засыпала почти сразу. Но в последнее время сон подолгу не приходит.
Поток мёртвого беспардонного фонарного света не даёт уснуть, но штор она не любит. Не спит, и к ней приходят дневные заботы: делать операцию или не делать, вводить новое лекарство или не вводить? Вопросы по-дневному тревожат её.
В последнее время думает она и о том, как решить личную жизнь.
Но тут же сама себе отвечает: замуж она не хочет!
Борька, ли, выросший у неё на голове, виноват в этом? Или мать? Мать родила Борьку, выкормила грудью и как-то решительно и жёстко переложила на Катерину свои обязанности: Катерина должна была купать Борьку, кормить его, водить гулять, рассказывать ему сказки. Катерина рано хватила материнства. И хватила с избытком.
Конечно, мать понять можно. Полностью обеспечить всем необходимым бабушку, к которой мать фактически Катерину не допускала, обслужить отца, найти время поговорить, пообщаться с ним, наготовить на них на всех, всех обстирать, обгладить,’ обшить, а ведь ещё — работа!
«Зачем рожала Борьку?» — не раз хотела Катерина задать матери безжалостный вопрос.
Так и не задала. Борька оказался нужен лично ей, Катерине. Без Борьки зачем ей костры с шашлыками, женихи с их умными разговорами, эта квартира, где Борька проводит большую часть своей жизни и где полноправно живут в тёмной комнате его инструменты?!
И дело вовсе не в том, что всё в её квартире, начиная от стеллажей и кончая антресолями, сделано Борькой, дело в том, что Борька оказался главным смыслом её жизни. Дать ему образование, достать ему интересную книжку, сводить его на выставку, накормить — не обязанности, сладкая необходимость. Орехи в сахаре любил Борька в детстве, она раз в неделю ездит за этими орехами на улицу Горького. Борька — технарь, собирается поступать в технический вуз, Борьке нужна чертёжная доска, и она спешит купить эту доску. Ей нравится заботиться и думать о Борьке. Она одевает его, покупает ему книги.
В свои семнадцать лет Борька вымахал на метр восемьдесят пять, говорит басом. Но он легко поглощает всё, что она отдаёт ему.
С женихами у Борьки сложились любопытные отношения. Так же, как она, он нуждается сразу во всех троих. Всеволода слушает, как Юрий, позабыв обо всём на свете. По-мальчишески открывает рот, чтобы больше «вошло». С Юрием он говорит так же, как и она, словно между ним и Юрием — высокий железобетонный барьер, который преодолеть невозможно, но преодолеть необходимо. И страшно, и сладко, и кружится голова, и не дотронуться руками. Всеволод и Юрий — две недосягаемые величины, две высоты, к ним тянешься, а как их раскрыть — неясно. Анатолий — своё, родное, понятное. Без Анатолия ничего не получится по-настоящему, он необходимый компонент их жизни. Теперь а Борька с Анатолием мастерят какой-то таинственный прибор.
— Борька, скажи, кого выбрать? — как-то спросила она его. — Мне все трое нужны.
Борька пожимал плечами.
И она не знает. Кого она любит?
Больные ждут её в коридоре, как кинозвезду.
И она ждёт встречи с ними. Без них нет начала дня. Без Борьки тоже нет начала дня — обязателен звонок с «Добрым утром»!
Работу любит. Борьку любит.
Женихов тоже любит. Что значит «любит»? Жить не может? Без кого из троих она не может жить? Почему она никак не может сделать выбора?
Что это — инфантильность? Или это опыт её предков, посылающий сигнал: осторожно, не ошибись, не испорти свою жизнь — жизнь одна?!
В бессонные ночи, после встреч с Всеволодом,
Катериной овладевает беспокойство. Она словно весенняя земля, распаханная и пропитанная солнечной влагой, горячая и тревожная, ждёт, когда в неё кинут зерно и когда наконец из неё родится трава, колос, дерево.
Почему же замуж за него она не хочет?
Может быть, дело в профессии?
Она работает с женщинами, судьбой обиженными. Бесплодие, внематочная беременность, воспалительные процессы — все женские недуги должна исцелить она.
— Доктор, умоляю, помогите! — плачет женщина с пепельными волосами, худенькая, как девочка. Ей далеко за тридцать.
Катерина читает на её карточке: Ермоленко!
— Если я не рожу, он бросит меня, — горестно говорит Ермоленко. — Куда я без него? Он на улице подходит к каждому ребёнку. Остановится, смотрит, как тот играет в песке или едет на велосипеде…
Катерина чуть не плачет вместе с женщиной: вдруг она не сумеет помочь сразу двум людям?
— Ложитесь в клинику! Проведём исследование, результаты покажут, какой способ лечения выбрать, какие лекарства предложить.
— Нет, что вы! Это невозможно! — Женщина плачет ещё горше, глаза из ясно-голубых становятся водянистыми, словно страх и слёзы разом уносят их цвет и выражение. — Он уйдёт от меня! — натужно говорит Ермоленко. — Он найдёт себе другую! Он больше не может без ребёнка. Его нельзя оставлять одного!
— Исследования — сложные, вы должны быть в стационаре. А где вы живёте? — спрашивает она озабоченно. — Кунцево? А у нас юго-запад. Можно было бы амбулаторно попробовать, да вы не сможете ездить.
— Смогу! — вытирает слёзы Ермоленко. — Ещё как смогу! Провожу его на работу, и вот я, вся тут. — Глаза голубеют, Ермоленко улыбается.
— А разве вы не работаете?
— Ещё как работаю! Я контролёр на заводе. Вы не волнуйтесь, я договорюсь за свой счёт. Или возьму бюллетень. Это раньше мы работали вместе, а теперь он ушёл на другой завод. Он и не узнает ничего. Да вы не думайте, я подрабатываю хорошо — вяжу на машине. Деньги принесу домой, как положено. Спасибо вам. Когда приезжать?
