Не обещай (СИ) - Ренцен Фло
Я даже предоставляю для обоюдного согревания собственное жилище и себя в придачу. Я согреваюсь и согреваю. Мне хватает до следующего раза, которого не жду, но который наступает как раз тогда, когда наступает и это оказывается вовремя. И никакого привыкания.
Миха чуток в постели. Чуткость его проявляется в том, что во время секса он больше не произносит лишних слов и не задает лишних вопросов. После — тоже. Да и к чему, если, к примеру, разъяснил он уже вопрос с контрацепцией? Больше и спрашивать-то не о чем. А я, оказывается, люблю, когда не нужно ничего объяснять и привыкать тоже не нужно. Наверно, поэтому не гоню его.
Но сегодня Миха удивляет меня.
Спальня, подготовленная мной к «работам», временно недоступна. Мы с ним в кресле в гостиной. Он на мне и во мне и только что дал мне кончить. Когда изливается сейчас в меня, неожиданно глухо бормочет мне в макушку:
— Жаль...
Затем смотрит мне в глаза и, будто не удержавшись, страстно целует мой рот, пока во мне не отпульсировали еще его разрядки.
Хотел спровоцировать переспросы — не дождется: я его к себе не тянула и не буду спрашивать, чего ему жаль.
Моюсь в душе, не закрываясь по привычке, а Миха, не стесняясь, заходит ко мне в ванную и тоже возится у раковины. Ему несвойственна чрезмерная нерешительность, вот он и спокойно открывает шкафчик, вытаскивает коробок с контрацептивами и словно показывает его мне, вглядываясь в меня сквозь запотевшую стеклянную дверцу.
Этого, что ли, ему жаль?
«Маловероятно».
Стараюсь максимально красноречиво изобразить это слово, эту мысль у себя на лице, пока по мне стекают горячие дождики. С наслаждением согреваюсь под душем, предвкушая обед с Рози у индуса.
Миха ставит коробок на место и еще некоторое время наблюдает за мной, затем подает полотенце. Когда я вытираюсь, даже делает мне навстречу полу-движение рукой, будто предлагает вытереть спину. Не игнорирую его, но спину вытираю сама.
Замечаю, что Миха не рвется вешать люстру, но этого и следовало ожидать.
Где-то раздается вой сирены, и мы с ним подходим к окну.
Час дня. За окном в морозно-мутной пелене мерцает тусклое подобие солнца. Мы вглядываемся в эту пелену, словно пытаемся просмотреть в ней окошко, а в нем — красную машину скорой помощи.
— Пообедаем?
Когда-то я должна была бы расценить подобное Михино обращение ко мне, как просьбу приготовить обед. Или разогреть.
— Я распланирована, — спокойно отказываюсь теперь. Что может, «в следующий раз», не прибавляю.
Внезапно Миха поворачивается ко мне и говорит:
— Запорол тогда — простишь?
Глаза его пытливо вглядываются в меня. Ему нужно знать ответ, чтобы от него плясал его дальнейший план действий.
Пожимаю плечами. Чего прощать?
— Простила.
Кажется. Отогнала тогда все мысли, так было легче. Ведь это не он виноват, что... скинула тогда. А что изменил, уже давно затерлось. Теперь он ей со мной изменил — ну и что? Изменит и она ему когда-нибудь. Коллективная измена.
Да, кажется, простила. Не знаю. Не задумывалась над этим, наоборот — отгоняла, забивала.
Но ему не это нужно.
— Вернешься?
Вернуться? Смотрю на него в упор.
Говорю резче, чем задумывала:
— Нет.
— Почему?
— Не люблю.
Не люблю. Это, возможно, не так жестко, как «не люблю тебя» ...
Он никогда не цеплялся к словам, но разъяснять все равно любил.
Так и сейчас:
— Почему тогда?..
...дала? Давала?
— Не знаю.
Какая теперь разница. Но... поняла как раз.
Не знаю. Мне кажется, Миха редко слышал от меня эти два слова в сочетании. Не слышал никогда. Наверно, теперь ему нужно разобраться, что с ними делать и делать ли вообще что-то еще. Чувствую, мне и правда самой придется разбираться и с люстрой, и с панно.
Миха уходит. Я не прислушиваюсь к его удаляющимся шагам — они звучат сами по себе, создают настроение.
Я чувствую это настроение только, когда оно проходит, а проходит оно от того, что в этот самый момент мне звонит Рик.
Ах да, думаю, был там еще и такой.
А он — мне так, с налету, рыча:
— Добивалась чего-о?!
Я — в тон ему, не рыча, правда:
— Узнал ка-ак? Следил?
— Кто он?
— Муж. Экс.
— Блять. Че еще за секс. С «экс».
Не собираюсь давать ему пояснений. Не собираюсь никому давать пояснений — ни себе, ни бывшему мужу, ни, тем более, этому. Тоже мне, нашелся.
Ну, в общем, не собиралась, но как-то само рвется наружу:
— Да? А я тебя о чем-нибудь спрашиваю? Хочешь, спрошу?.. Молчишь?..
— Я еду к тебе.
Сбрасывает. Интересно, если я перезвоню и скажу, что уезжаю на работу и у меня нет времени, это его остановит?
Вспоминаю, как мы с ним познакомились и решаю, что, наверное, нет.
***
На фига приехал?..
Ты за вещами?..
Соскучился?..
Перебираю это в уме, как возможные варианты приветствия.
Раз обещал — приедет, хоть только что его обещание было больше похоже на угрозу.
Пусть ни на какую работу мне сегодня уже не надо — меня ждет Рози. И все-таки я не сваливаю. Нельзя сказать, что жду его приезда, но — во-первых, это мой дом и приезжаю, и уезжаю я, когда захочу. Приедет он — пусть гонит назад ключи. Во-вторых, подумает еще, что я от него сбежала, испугалась его рычания — а вот это уж ни за что. В-третьих — да вот они, его шаги, уже звучат на лестничной площадке. И я, кажется, жду его все-таки.
Возможно, все это время я крепилась, работала над собой, вернее, самой себе врала, но, когда он, даже не позвонив, открывает и появляется в дверях, предатель-мускул у меня в груди делает скачок. Всего один, зато такой, что я сжимаю кулак, только бы непроизвольно не хватнуться рукой за сердце.
Явился.
— Привет.
Только что по телефону рычал смелее и злее гораздо — остыл по дороге?
На улице, конечно, холодно и все-таки — ему-то после чего остывать? На что он вообще злится?
— Я его видел. На хера он ходит к тебе?
Ажиотаж, вызванный во мне его появлением, подбивает ляпнуть ему:
«Трахаться. Ко мне все ходят только трахаться — или ты забыл?»
Но ничего такого я ему не говорю. Смотрю на него, будто впервые вижу его взъерошенную личность.
Невольно блуждая по нему, мой взгляд спускается вниз к его рукам: правую он сжал в кулак, левой гладит кресло, возле которого стоит, сам смотрит на меня, не мигая и допытывается:
— На хера ты спишь с ним?
В глазах его мелькает серое, затравленно-жалобное. Почти жалобное. Больной. Значит, такая у него ревность?
Если не знать его хоть немножко, могло бы показаться, что сейчас его накроет маниакальный псих и он бросится бить и гладить меня в соответствии с позициями рук.
Но псих накрывает не его, а меня. Точнее, это даже не псих, а волна возмущения, в которой отчаявшимся парусником бесследно тонет первоначальный ажиотаж.
Возмущение захлестывает меня, когда осознаю: да, я сохла по нему, я ждала. Я голову ломала все долбаные, пандемически-болезненные праздники: где он, с кем он?..
Сломалась, сорвалась на Миху — больше и сорваться-то было не на кого. А все из-за кого — вот этого?!..
И вот он здесь, чтобы предъявлять мне. При этом на меня ему насрать, как и раньше.
«Ты будешь задавать мне вопросы?!» — вопят ему в негодовании мои глаза. «Ты кто такой вообще, откуда взялся?»
Да от него... этого... так и несет чужой бабой... той горбоносой сукой... блин, ревную, что ли...
— Тебя не спросила, — отвечаю. — И не спрошу. А ты — давай, спроси еще. Ну?!
Меня до крови кусает взгляд-номер-не-знаю-сколько, кусает так, как будто хочет прокусить до мяса. Только что с Михой я дрейфовала в полусонном штиле посреди моря ледяных недо-эмоций. Сейчас меня подхватывает девятый вал, но не топит — поднимает в грозовое небо.
Рик разжимает кулак и сдвигается с места. Не знаю, хочет ли сказать мне что-то или просто так — меняет точку опоры. Меня подхлестывает его разъяренное молчание. Я чувствую теперь, насколько упиваюсь его ревностью, наслаждаюсь происходящим.