Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила
Девушка все это время внимательно слушала, и в конце концов ее лицо немного просияло, хотя глаза оставались печальными и встревоженными.
— Спасибо, — ответила она.— Во всяком случае, сейчас мне уже не так тошно. Неудобно только, что я тебя совсем заболтала. Ты же говорил, что у тебя смена закончилась?
— Да ничего, какие проблемы, — отмахнулся Айвар. — Мне только в радость послушать нормальную человеческую речь, и потом, торопиться особенно некуда. Так что давай я тебя все-таки провожу куда ты скажешь: здесь не самая спокойная обстановка по вечерам. И многие улицы плохо освещаются, из-за перебоев с электричеством. Вот так мы тут и живем!..
— Спасибо, — еще раз сказала Нерина, уже не машинально, а от души, и встала из-за столика. Тут Айвар разглядел, что она невысокая — а уж ему еле доходила до плеча, — и очень субтильная, с угловатыми плечами, выпирающими ключицами, худыми запястьями и маленькой, как у подростка, грудью. На ней была простая летняя блузка и джинсы, длинные черные волосы немного растрепались, также бросались в глаза выкрашенные черным лаком ногти на руках и ногах.
— Подожди минуту, я только шамму возьму, — торопливо сказал Айвар, и когда Нерина вопросительно на него посмотрела, указал на белую накидку, висящую на стуле позади барной стойки. Он часто носил ее поверх рубашки или туники, как и многие эфиопские мужчины.
По дороге к кемпингу Нерина поведала Айвару:
— Они вроде как надумали отправиться на поиски какого-то чудного места, где можно купить травки, а я заявила, что не хочу проблем. Мне вообще не нравятся эти посиделки в барах, но и торчать одной в кемпинге, пока все будут веселиться, тоже паршиво. И меня отговаривали идти сюда, но я сказала, что просто посижу за столиком и не буду никому мешать. Вот мне все и припомнили: сиди, мол, тут, пока в беду не попадешь.
— Так может быть, они никуда и не пошли, а давно уже сидят в этом вашем лагере, или что там у вас?
— Не думаю. Да и ладно, забудь, я их вообще давно раздражаю, но это взаимно.
— Как они могли оставить тебя одну здесь? — сказал Айвар, с трудом веря в услышанное. — А если бы ты действительно попала в беду?
— Я совершеннолетняя, и они меня охранять не приставлены, — мрачно ответила девушка. — Знал бы ты, сколько раз меня пытались алкоголем угостить, в сок плеснуть или просто стаканы поменять. Оттого я и решила, что легче просто не ходить ни на какие вечеринки, ведь ущербным там не место.
— Ну знаешь, вообще-то это они ущербные, а не ты, — искренне подбодрил ее юноша. Он и не думал заигрывать с ней, но когда они дошли до места поселения питерских студентов, все же сказал:
— Слушай, Нери, ты приходи как-нибудь в бар, если захочешь. Мне там часто бывает скучно, тебе со своей компанией — тоже, так что будет о чем пообщаться. Кстати, завтра в городе праздник, у нас есть свой «День победы», над итальянскими оккупантами. Здесь тоже будет весело, тебе понравится.
— Спасибо, — ответила Нерина и сама протянула ему руку на прощание. — Обязательно приду, а они пусть делают что вздумается.
3.Девушка из Серебряного века
На следующий день улицы города были украшены зелеными, красными и желтыми лентами, по ним гордо шествовали знаменосцы и музыканты в белоснежных одеждах. Собралось много молодежи, которая беззаботно смеялась, пела бравурные песни, била в барабаны и трясла какими-то диковинными погремушками. Сверкающие бусинки в девичьих косах перекликались с цветом флага.
Нерина с удовольствием понаблюдала за процессией и снова подумала о вчерашней встрече с интересным африканским парнем, красивым и статным, вспомнила его спокойный умиротворяющий взгляд и мягкую улыбку. Настоящий эфиоп, потомок людей, которые испокон веков называли себя «обожженными солнцем», — почти европейское лицо, словно у античной скульптуры, нос с небольшой горбинкой, чувственный рот, густые ресницы и завораживающие глаза цвета темного янтаря. И безупречная русская речь, отличающаяся только своеобразным и очень приятным перекатыванием отдельных звуков. Неожиданно край, в котором Нерина оказалась, стал выглядеть настоящим оазисом после удушливого года в родных стенах.
Ей казалось, что она не радовалась жизни с тех пор, как прошло детство — в университете девушка чувствовала себя подобно карлику в «Дне рождения Инфанты» Оскара Уайльда, который попал из родного леса в королевский замок и там впервые увидел в зеркале те уродства, о которых прежде знали все, кроме него. Нерина избегала сборищ, в институтской столовой обедала отдельно, в разговорах ограничивалась дежурным обменом фактами и данностями. Но к учебе она относилась серьезно и давно хотела работать в международных проектах, направленных на распространение в мире русского языка и популяризацию российской «мягкой силы».
Дома, в Питере, осталась ее маленькая, немного странная комнатка, полная вышивок, расписанных ваз, авторских новогодних украшений. Все это Нерина творила легко, предпочитая мистические образы, близкие к мифологии и космосу. И порой она думала, что создать собственный мир ручным трудом легче, чем приноровиться к настоящему.
А еще там остался Костя Ким, который тоже появился в ее жизни неожиданно, и именно тогда этот уютный мир стал трескаться, будто старая елочная игрушка. Нерина до сих пор была уверена, что все это затеял отец, — Андрей Петрович Ли всегда жалел, что в нынешней России не принято подбирать супругов детям заблаговременно. Но он старался культурно и аккуратно знакомить Нерину с молодыми людьми, которые устраивали его семейным положением, образованием и финансовыми перспективами. Ни сироты, ни выросшие с одним родителем в его глазах не были надежными с морально-психологической стороны. А также отец трезво оценивал пробивные способности Нерины и хотел, чтобы она спокойно училась и работала «для души», а не за кусок хлеба «по акции».
Национальность молодого человека была не слишком важна, но зато другое условие не подлежало компромиссам — он должен был быть коренным петербуржцем, пусть Андрея Петровича и назвали бы за это зарвавшимся снобом. Слишком много ему довелось услышать жалоб от знакомых, сослуживцев и соседей на новоиспеченную родню из провинции, которую пришлось принять вместе с зятем или снохой, их нравы и порядки. Да и тревогу за квартирный вопрос никто не отменял. Себе и своей жене он категорически не желал такой судьбы.
Однако нашелся молодой человек, который сам попросил Андрея Петровича познакомить его с дочерью, и это и был Костя Ким, парень из очень состоятельной и уважаемой семьи питерских корейцев. Его родителей Андрей Петрович знал давно, и хотя дружбы домами у них не было, помнил Костю мальчиком, когда тот был похож на восточную фарфоровую куколку, но уже прямо, без всякой робости смотрел старшим в глаза.
Юноша объяснил ему, что видел Нерину на Рождественском балу для лучших студентов, стилизованном под дворцовые ассамблеи. Там девушка выступала в культурной части программы, рассказав о легендарной свадьбе в Ледяном доме и прочих ужасах, творившихся внутри роскошных интерьеров под приснопамятные «вальсы Шуберта». Стиль изложения, близкий святочным потешно-жутким рассказам, неожиданно впечатлил Костю, и после бала он попытался взять у Нерины номер телефона, но она поспешно ретировалась. На самом деле юноша тоже привлек ее внимание на балу с первого взгляда, когда, облачившись в шикарный черный смокинг, «забыл» о галстуке-бабочке и о благопристойной прическе. Позже Костя сознался ей, что «фейсконтроль» он прошел в положенном виде, но потом сразу же распустил волосы и сунул галстук в карман.
И когда отец с удовольствием инициировал их следующую встречу, они быстро нашли взаимопонимание — Нерине нравилось обсуждать сложные сферы, от искусства до политики, ходить в театр и арт-пространства, а Костя, несмотря на свою молодость, уже понимал, что нуждается в чем-то помимо доступного тела, не отягощенного интеллектом.
Довольно долго эти отношения носили характер дружеских, но потом Костя все больше стал намекать на свой мужской интерес, что вызвало у Нерины и тревогу, и удовлетворение. До сих пор она не знала этих чувств, даже в самом невинном детском проявлении, — ее никто украдкой не целовал в щеку, не передавал записок и не приносил букетиков из полужухлых ромашек. Теперь ей исполнилось двадцать два года (из-за проблем со здоровьем она поступила в школу, а затем и в вуз на год позже, компенсируя это домашними занятиями), и девушка хотела любым способом избавиться от того ненавистного анатомического балласта, который довершал ее стигму неудачницы в собственных глазах. Нерина считала, что этот атрибут юности выдан женщинам как вишенка на торте из унижений и физических слабостей, и порой даже хотела прибегнуть к хирургии, чтобы ни один мужчина, если он все же появится в ее жизни, не сознавал себя кем-то особенным.
