Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona"

Лев затянулся и, отвернувшись к борту, оперся на него локтями. На Машу он больше не смотрел, и Маша решила оставить его в одиночестве.

В салоне было шумно. Звенела посуда, играла музыка, кто-то танцевал. Димка держал в руках пока еще закрытую банку с пивом и смеялся над словами Шиловой. Маша не стала подходить. Прислонившись к стене, она прикрыла глаза.

Кто-то легонько коснулся ее плеча, и Маша, вздрогнув, открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с возвышавшимся над ней Романом Крестовским. Он выглядел обеспокоенным.

— Волков в норме? — спросил он, наклонившись к ней, чтобы быть услышанным.

Маша честно пожала плечами. Она вправду не знала, в норме ли Димка, справился ли он с собой или только делает вид. Крестовский кивнул и отправился на зов Шиловой. При его приближении Димка ретировался, однако направился не к Маше, а к одной из подружек Шиловой, по пути открывая банку с пивом. Маша подумала, что вскоре начнется «веселье», и не ошиблась.

Следующие два часа сидевшая на диване Маша размышляла о том, что сборище богатых деток в подпитии ничем не отличается от ее бывших одноклассников на выпускном или тех подростков в деревне, с которыми она изредка ходила на дискотеку в небольшой сельский клуб. Костика рвало за борт, и добрый официант то и дело подавал ему влажное полотенце и гладил по спине. Димка накачался пивом, и до Маши время от времени долетал его неестественно громкий смех, которому вторило хихиканье подвыпивших однокурсниц. Шилова рыдала в углу, а присевший перед ней на корточки Крестовский тщетно пытался ее успокоить. Если бы Машин день рождения закончился вот так, она бы неделю из комнаты от стыда не показывалась. Но остальных это, похоже, на заботило. Даже Лев Крестовский, который, казалось бы, должен был являться оплотом здравого смысла и уберегать подростков от всего этого, выглядел вполне довольным жизнью: о чем-то болтал с Димкой, танцевал с успокоившейся наконец Шиловой, шутил, смеялся. Будто он был здесь именинником. Сам именинник ходил среди гостей с нейтрально-вежливым выражением лица, и было совершенно непонятно, что он думает о стадии, в которую перешло посвященное ему торжество.

Димка куда-то пропал с Мокровой, а Маша, у которой жутко разболелась голова, выбралась на палубу и устроилась на любимом диванчике Димкиной мамы, закутавшись в лежавший здесь плед. Глядя на береговые огни и слушая отголоски веселья внизу, она думала, что мама была права, повторяя ей, что она никогда не сможет влиться в мир ее нынешних одногруппников. В их мире звучала музыка, пахло сладковатым дымом вишневых сигарет, лилось шампанское…

Появившийся из темноты официант молча зажег свечку в стеклянном фонаре и закрепил его на столе. Так же молча поставил перед Машей блюдо с закусками и бокал шампанского. Маша поблагодарила, не решившись спросить, его ли это инициатива или Крестовский все же организовал ей уединенный столик. Дорогое шампанское ударило пузырьками в нос так же, как и дешевое, и Маше сразу вспомнились и Димкин срыв, и нервно курящий Лев Крестовский, и слезы Шиловой. Вздохнув, Маша прикрыла глаза.

Разбудил ее все тот же официант. Он выглядел усталым, но не перестал вежливо улыбаться.

— Мы причалили, — объявил он.

Маша сонно поморгала и завертела головой. Они вправду стояли у пристани. Внизу по-прежнему играла музыка и слышались голоса. Маша поблагодарила официанта, отыскала свалившуюся туфлю и побрела на выход, размышляя о том, что официант ненамного старше ее. Интересно, о чем он думает, обслуживая подобные мероприятия?

Гости уже покинули салон, и персонал приступил к уборке. Маша отыскала свою сумочку, проверила заряд телефона и обратилась к девушке, собиравшей со стола бокалы:

— А все уже ушли?

Та дежурно улыбнулась в ответ:

— Да, вы последняя. На пристани ждет микроавтобус.

Зайдя в автобус, Маша едва поборола желание запечатлеть на телефон чудную картину: утомившиеся одногруппники так живописно распластались по сиденьям, что грозили войти в топы на «Ютьюбе».

Справившись с недостойным порывом, Маша прошла по салону и вдруг поняла, что Димки нет. Мокровой не было тоже, но это ничего не значило: та могла уехать с Шиловой.

Маша мысленно застонала. Куда делся этот придурок?

— Простите, — обратилась она к водителю, — а вы не видели, синяя «ауди» не забирала молодого человека? Модель я не помню.

— А человек был особой модели? — серьезно спросил водитель, но, увидев, как Маша потерла висок, решил сжалиться: — Все здесь, кроме уехавших на хозяйских машинах.

— А кто на них уехал? — чувствуя себя дурой, все же уточнила Маша.

— На одной уехал Лев Константинович, на другой — Роман с девушкой.

— С одной? — уточнила Маша, думая о Мокровой.

— А это важно, сколько девушек увез к себе именинник? — все с тем же серьезным лицом откликнулся водитель.

— Да я не об этом! — возмутилась Маша и все же спросила: — А Лев Константинович парня такого в голубой рубашке не забирал?

— Я видел только его.

Маша мысленно застонала, поняв, что Волков, кажется, умудрился остаться на яхте, и неизвестно, в каком он состоянии. Злясь на Волкова, нарушившего свое обещание не надираться и бросившего ее в итоге одну, Маша с тоской поняла, что все равно не сможет его здесь оставить. Вот такая она дура.

Глава 2

Алкоголь действовал на Юлу нестандартно. Она начинала плакать. Даже не плакать — рыдать, с причитаниями, признаниями в том, что она никчемная и жизнь не удалась, что родители развелись, а ей не оставили выбора, что она ненавидит себя слабую и чтобы «не смели на нее смотреть». И еще кучей всего в том же ключе. Роман половину из ее слов не понимал, потому что связки в такие моменты у Юлы заклинивало окончательно, и всхлипы переходили в невнятный сип. От этого ее накрывало еще больше.

Роман не любил, когда Юла выпивала, потому что каждый раз ему становилось жутко ее жалко, а помочь он никак не мог. Оставалось лишь ждать, когда она наконец прорыдается и уснет. Впрочем, случались подобные срывы нечасто. К счастью, сегодня стадия «весь мир — черная дыра, в которую нас засасывает одного за другим» довольно быстро перешла в следующую: «кажется, я сплю». Теперь Юла сопела на пассажирском сиденье, укрытая его пиджаком, а сам Роман медленно катил по безлюдным улицам, чувствуя себя весьма неуверенным участником правостороннего движения.

Он получил права год назад в Британии. Вот только примерно в то же время в его семье все пошло наперекосяк, в результате чего он оказался в заснеженной Москве, в которой его ждало правостороннее движение и еще восемь месяцев — по местным законам — до официального разрешения водить машину.

Юла всхрапнула рядом и тоненько захныкала. Роман вздохнул и положил ладонь на ее колено, успокаивающе поглаживая. Юлу было жалко до кома в горле. Ведь он как никто ее понимал. Навигатор сообщил, что до места назначения осталось двести метров, и Роман позволил себе выдохнуть. Это славно, что Юла спала. Он бы не хотел, чтобы она видела, какой он фиговый водитель.

Вытащить девушку из машины оказалось непосильной задачей. Пришлось звонить Петру Сергеевичу — Юлькиному водителю. Роман до этого сообщил ему, что сам отвезет Юлю, на что Пётр Сергеевич лишь усмехнулся и сообщил, что дождется их возвращения в лобби жилого комплекса. Роман немного удивился, но время показало, что опытный в вопросах доставки девушек с вечеринок водитель был прав: его помощь пригодилась.

Вдвоем они вытащили сопротивлявшуюся Юлу из машины. Пётр Сергеевич придержал дверь, подобрал свалившиеся с Юльки туфли и даже глазом не моргнул, когда Юля начала говорить весьма смущающие вещи. Роман отметил, что его собственное отражение в сверкающем зеркале лифта изрядно покраснело, а Пётр Сергеевич — ничего, закаленный мужик.

Перед дверью квартиры Роман засомневался, уместно ли звонить, но добиться от Юлы ответа, есть ли у нее ключ, оказалось нереальным. Пришлось жать на кнопку звонка.