Нас больше нет (СИ) - Вильде Арина

— Я не пью, — смотрю на него исподлобья.

— Ладно, тогда поесть что-нибудь приготовлю.

Я не успеваю возразить, Давид скрывается за дверью вместе с пакетами.

В окно застучали капли дождя. Небо разделила пополам молния, и снова громыхнуло. На всякий случай я обмотала вокруг пояса плед и быстро пошла в свою комнату. Дрожащими руками достала из чемодана джинсы, натянула на себя.

Как же я зла на Давида!

За то, что даже спустя три года от него нигде не скрыться. За то, что ведет себя так, словно ничего не случилось. И словно это не он бросил меня в самый сложный период моей жизни.

Я падаю на кровать и закрываю ладонями глаза. Ладно, нужно успокоиться. Не так все плохо. Я могу переждать у себя грозу, а когда выйду из комнаты — Давид уже уедет.

Да, это отличный план. Намного лучше того, где мы будем сидеть за одним столом и делать вид, что между нами все в порядке.

Но дождь затянулся. Я всерьез начала побаиваться, что придется провести с Давидом ночь под одной крышей.

Поскорее бы все закончилось.

Раздался стук в мою дверь. Я притаилась.

— Я ужин приготовил, ты голодна? — послышался голос бывшего мужа.

— Нет, — говорю достаточно громко, чтобы он мог меня услышать через дверь.

Я прислушиваюсь к звукам в доме, чтобы удостовериться, что он ушел, но вместо этого Леонов толкает дверь в мою комнату и входит без приглашения.

— Если не хочешь ужинать со мной, могу принести сюда.

— Что во фразе «мне от тебя ничего не нужно» непонятно? — раздраженно спрашиваю я, садясь в постели.

— Я не хочу ссориться, Лера, — вздыхает Давид. — И я прекрасно понимаю, что у тебя есть полное право ненавидеть меня. Но сейчас по воле судьбы мы в одном доме, за окном вселенский потоп, и неизвестно, сколько это продлится. Поэтому давай посидим за столом и поболтаем. В конце концов, это благодаря моему члену ты получила мировое признание, — хмыкнул он и развернулся, чтобы уйти.

А я резко встала с кровати и бросилась за ним.

— Ты о чем вообще? Не вижу связи между твоим членом и моими картинами.

Конечно же, я лукавила, но Давид застал меня врасплох. Во-первых, я никак не предполагала, что он знает что-то о моей жизни, а уж тем более о творчестве. А во-вторых… ай, неважно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да ладно, ты и в самом деле думала, что я не узнаю свой член, пусть он и изображен красками на холсте? Ты родинку для приличия хоть бы в другом месте приделала. — Давид снимает чайник с плиты, со стуком ставит его на деревянную подставку и достает две чашки из шкафчика. — И теперь тысячи людей пялятся на мое хозяйство. Спасибо, никогда не сомневался что у тебя настоящий талант и в конце концов ты достигнешь успеха. Правда, не думал, что этому поспособствует то, что у меня скрывается в штанах.

Мои щеки вспыхнули. Черт, черт, черт, даже неудобно как-то.

На самом деле я долго пыталась найти собственный стиль и направление, но все было не то. Не было изюминки. Не было души. А после того, что со мной произошло, не было даже желания продолжать рисовать. Я даже всерьез задумалась покинуть художественную школу, о которой мечтала столько лет.

А потом моя сокурсница случайно увидела картину, которую я прятала у себя в комнате. Это было единственное, что я взяла с собой из прошлой жизни.

Давид, которого я рисовала в одних камуфляжных штанах еще тогда, когда была безмерно счастлива. И до безумия глупа и наивна.

Я не смогла уничтожить эту картину. Это было одновременно напоминанием и о лучших днях моей жизни, и о том, как сильно можно ошибиться в человеке. Урок, который я запомню на всю жизнь.

Эми сказала, что у меня получается изображать мужчин так, что кровь в жилах стынет. И я попробовала вновь. Правда, в этот раз не Давида. Я заплатила натурщику.

У него было божественное тело, в частности ягодицы. Это был черно-белый портрет его спины и сексуальной задницы. Моя работа получила высший балл, меня похвалили, сказали, что давно не видели такой игры света и теней, и неважно, что там был обнаженный мужик.

Собственно, с этого все и началось. Теперь у меня есть собственный уголок в картинной галерее современного искусства в нескольких странах мира. И мой отец точно не сможет мной гордиться и уж тем более похвастаться перед кем-то. Дочь, которая тратит свой талант на мазню в виде обнаженных мужиков, — не то, что стоит рассказывать своим коллегам по работе.

А насчет Давида… черт. Это было недоразумение.

Я в очередной раз хандрила. А еще проснулась с пульсацией между ног от непристойных картинок, которые подбросил мой мозг во сне. Каждую ночь, словно по команде, в моих снах появлялся Леонов. И чаще всего у нас был безумный секс, после чего он бросал меня, а я умоляла не уходить. Я просыпалась возбужденная, неудовлетворенная, а еще со слезами на глазах.

Я тосковала по ощущениям, которые мне дарил только он. Даже несмотря на ненависть, что с каждым днем прорастала все глубже и глубже в моей душе, я чувствовала влечение к бывшему мужу и не могла с этим ничего поделать.

И вот после очередного такого безумного сна я взяла в руки кисть, накинула на плечи халат, начала выводить пошлый рисунок и очнулась лишь тогда, когда мой агент был полон решимости выбить дверь в квартиру, потому что телефон сел и я не выходила на связь почти сутки.

Конечно же, я не рассчитывала, что он увидит, чем я занималась все это время.

Но он увидел.

И несколько дней пытался убедить отправить эту работу на ежегодную выставку современного искусства в Нью-Йорк. Я сопротивлялась. «Пенис Давида» — так я мысленно называла картину — не предназначался для чужих глаз. Но Алекс был бы не Алексом, если бы тайком не вывез ее вместе с остальными моими работами из студии и не отправил на вставку.

Именно поэтому внушительное хозяйство моего бывшего мужа лицезрит толпа ценителей искусства. Ведь я так мастерски передаю игру света и теней… Ну, вы поняли.

— Я польщена, что ты следил за моей жизнью, но не стоит приписывать себе чужие заслуги. Натурщику из Словении это не понравится, — вру я, стараясь придать своему голосу твердости.

Давид фыркнул. Не поверил мне ни капельки. Гневно зыркнул на меня, ставя на стол две чашки с чаем. Я прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди. Давид проследил за моим движением, его кадык дернулся, взгляд потемнел. Только сейчас я вспомнила, что под майкой у меня нет лифчика.

Чудесно.

— Садись, — кивком указывает на стул и достает из холодильника бутылку вина. — Тебе нужно расслабиться немного.

— В данной ситуации не поможет даже вино, — едко замечаю я, но к столу подхожу.

Мясная и сырная нарезка, фрукты и курица. Вино не из дешевых марок. Ощущение, словно Давид к свиданию готовился, а не стройку ехал проверять.

— Гроза, кажется, скоро закончится, — намекаю на то, что его общество мне терпеть осталось недолго. — Тебе не стоит пить, как потом за руль садиться будешь?

— Это проявление заботы?

— Это опасение, что ты напьешься и не сможешь покинуть этот негостеприимный дом. Я бы послала тебя на хер, еще когда ты переступил порог, но не хочу, чтобы по моей вине с тобой что-то случилось по дороге.

Напряжение между нами настолько осязаемое, что еще немного — и заискрит воздух.

— Ты бы следила за своим острым язычком. — Глаза Давида сузились, ему явно не нравится мой тон.

— А то что? — с вызовом спросила я и отправила в рот кусочек сыра.

— Тебе не понравится, — предупреждает он.

— Мне уже не нравится то, что ты сидишь со мной за одним столом, но ты как-то не спешишь его покинуть.

— Ты ведешь себя словно обиженный подросток.

— Я веду себя так, как это делаю обычно. Просто когда-то решила стать лучше для тебя, но моя попытка закончилась провалом и тем, что я чуть себя не убила. — Равнодушно пожимаю плечами и подношу к губам виноградинку.

— Ладно, я понял. С меня достаточно. — Он резко поднимается из-за стола, хватает со столешницы ключи от машины. — Приятно было увидеться с тобой и узнать, что у тебя все хорошо. Спокойной ночи, Лера.