Татьяна Лисицына - Любовь под соснами (СИ)
Так что сейчас Кристина наслаждалась подаренной свободой. Было здорово потягивать холодное пиво, вдыхать запах сосен и наблюдать за расслабленными от солнца и алкогольных напитков отдыхающими. Слушая вполуха Зинин рассказ, как они готовятся к гастролям и какой молодец ее отец, наметанный взгляд Кристины подмечал детали одежды посетителей, особенности фигуры и любопытные фразы. Вот этот жест девушки, приглаживающей мокрые волосы, она использует, когда будет писать свой роман. А типичный образ полноватого мужчины с брюшком, свисающими усами и лысым черепом, гордо восседающим на пластмассовом стуле с кружкой в руке, вполне может стать деспотичным отцом новой героини.
— Крис, ты меня не слушаешь!
— Еще как слушаю, Корзина! Если хочешь знать мое мнение, я выскажусь. — Зина кивнула. — Твой отец ни хрена бы не добился без тебя и твоей матери. Вы свои жизни ковриками выстелили ему под ноги. Ну, матери-то еще положено. А ты-то зачем себя гробишь?
Корзина нахмурилась, сдвинула брови, отставила в сторону недопитую кружку, словно собиралась встать и уйти.
— Ты знаешь, что я не люблю, когда ты вмешиваешься в мою жизнь?
— Знаю! — Кристина упрямо наклонила голову. — Просто послушай меня. Я сегодня злая, поэтому скажу всю правду, а ты можешь обижаться сколько хочешь. Если ты сейчас свою жизнь не изменишь полностью, так и останешься папенькиной дочкой.
— И что ты предлагаешь?
— Самое лучшее — уехать в другой город, а лучше в другую страну. Подальше от предков. Хотя можно и проще: снять квартиру и перейти в другой оркестр. Ты же говорила, что тебя приглашали куда-то?
— Может, еще напомнишь, что мне надо привести себя в порядок и сделать эпиляцию, чтобы найти себе мужа?
Кристина грустно улыбнулась и накрыла руку подруги длинными прохладными пальцами.
— Вот ты сравниваешь меня с собой, вроде, как мы обе своим близким жизни посвятили, но ведь в твоем случае все не так. Ведь ты же не была в моем аду, Корзина? Ты не оставалась на улице с больной матерью на руках, и тебе не приходилось, как мне прогибаться под других. — на глазах у Кристины выступили слезы. — Черт! Не хочу об этом говорить. Хотя много раз собиралась тебе рассказать. Но ты лучше потом мою книгу прочтешь. Давай лучше о тебе. Ведь ты же хочешь мужского тепла и готова поверить в любовь? Просто вбила себе в голову, что это не для тебя. А ведь у тебя никогда нормального мужика не было. Уверена, тебе не помешали бы парочка оргазмов.
— Ворона, это запрещенная тема.
Кристина допила пиво и махнула официанту.
— Давай еще выпьем и поговорим, а? Без запрещенных тем?
— Ты можешь пить, а я не буду. И не хочу ничего обсуждать! — Зина отвернулась к озеру. Кристина понимала, что ей лучше остановиться, но сегодня ее несло. То ли Витька завел своими поцелуями, спрятавшись за трехметровым забором спокойной семейной жизни, то ли слишком много пива. Но их жизни с Корзиной в этот прекрасный день вдруг предстали перед ней полнейшей нелепицей. Появилась даже совсем шальная мысль: заглянуть к Витьке домой под каким-нибудь предлогом, вроде починить кран, и забрать к себе. И провести нормальную ночь, а потом пусть будет, как будет?
Нельзя!
— Девушки, вам еще пива? — перед ними вырос нагловатый официант. В вырезе завязанной узлом рубахе виднелась загорелая грудь, на сомнительно чистых ногах шлепки через палец. Кристина, привычно смерив его холодным взглядом, вопросительно посмотрела на подругу. Та покачала головой. Кристина впилась ногтями в ладони. Ну что за день. Даже с Корзиной все сегодня не так. А ей так хотелось поболтать по душам. Только ведь с ней она могла пооткровенничать.
— Счет! — буркнула Кристина, доставая кошелек. Сейчас она посадит Корзину на электричку, купит еще пару бутылок и устроится на кровати с ноутбуком. Сложенные строчки вернут душе утраченное спокойствие. Очистят и смоют прилипшую на годы грязь. Злость вдруг прошла. Она с некоторой жалостью взглянула на Зину, разыскивающую в сумке кошелек.
— Корзина, я сегодня угощаю. И не вздумай хотя бы с этим спорить.
Зина вымученно смотрела на нее. В голубых глазах притаились боль и женское одиночество, упрямством торчал подбородок. Весь ее облик говорил: пусть я одна, но никому не позволю себя унижать. Даже лучшей и единственной подруге. Кристина почувствовала уважение. Она такая же. Еще неизвестно как отделала бы Корзину, если бы та только попробовала вмешаться.
— Подумай над моими словами, ладно? — добавила Кристина уже значительно мягче.
Легкий небрежный кивок, мол, только ради тебя, заставил Кристину улыбнуться. Небрежно бросив деньги на стол, она легко, словно и не пила пиво, поднялась из-за стола и прошла к выходу. Корзина, семенившая следом, привычно наблюдала похотливые взгляды посетителей, провожающих фигуру подруги.
Перекидываясь ничего незначащими фразами, девушки дошли до станции. Увидев издалека электричку, Зина клюнула Кристину в щеку.
— Побежала, ладно?
— Давай! — Кристина повернулась и пошла обратно.
Накатило острое чувство разочарования и одиночества. Сегодня определенно была их не лучшая встреча. И зачем она только подняла этот вопрос. Кто она такая, чтобы давать советы? У нее самой, что ли все хорошо? Вспомнился вдруг Витька с его неуемными поцелуями. По спине побежали мурашки. Обожгло горячей волной. С тех пор, как произошла их первая встреча, Кристина не переставала думать о нем. Мысли мешали. Оказывается, как хорошо было, когда они еще не знали друг друга. А точнее, не знали так близко.
Не думать о нем! Кристина тряхнула головой и заставила себя внимательно смотреть вокруг.
Навстречу попадались разморенные, загоревшие, а больше обгоревшие отдыхающие с озера. Раздетые до пояса мужчины в шортах и шлепанцах. Рядом с ними их спутницы в майках и сарафанах. Поймав парочку наглых взглядов, Кристина усмехнулась. Идите со своими курицами и не пяльтесь. Такие, как я не для вас.
Вот знать бы только для кого.
Она зашла в магазинчик и взяла две бутылки рязанского жигулевского пива. Выпьет, пока будет писать. Заглянула к маме в комнату. Илария лежала на спине и слушала аудиокнигу. Кристина прислушалась. Набоков. Мама любила этого писателя больше других. Говорила, что никто из русских лучше не складывает фразы. Под ее влиянием Кристина тоже прочитала его рассказы. Даже начала «Лолиту», но не смогла. Поболтав с мамой, поднялась к себе и включила ноутбук. Пока шла загрузка, откупорила пиво. Перечитала написанное, подправила некоторые фразы. Картинки прошлой жизни замелькали перед глазами.
Новая глава. Старая боль.
* * *Москва встретила жутким холодом. В наших легких, предназначенных для южной зимы, одежках мы жутко мерзли. У нас не было знакомых, у кого мы бы могли остановиться хотя бы на время, поэтому сразу отправились в посольство. О наших скитаниях можно рассказывать долго. Один зимний месяц нам даже удалось прожить в центре. В подвале очень красивого дома с эркерами. В нашем городе таких домов не было.
Однажды, когда мы с мамой, купив хлеба и макарон, что стало нашим обычным рационом, возвращались домой, я вдруг представила, что где-то там, за уютными занавесками, нас ждет папа. Мы все вместе ужинаем, а потом я иду в комнату, сажусь за свой стол, что-нибудь пишу или читаю. Я так замечталась, что даже направилась к подъезду. Но красный дом с эркерами и балкончиками не предназначен для беженцев, а только для тех, кому повезло родиться в столице. Для тех, кому не повезло, есть подвал, высокий и теплый, в котором мы жили вместе с дворниками. Спали на выброшенных на помойку диванах, сидели на колченогих стульях и табуретках. Вечерами думали, как жить.
Последние деньги ушли быстро, на работу без московской прописки устроиться невозможно. Кто-то посоветовал Черкизовский рынок. Мы долго бродили между рядами, спрашивая не нужны ли продавцы, пока совсем не замерзли. Увидев двухэтажное здание с надписью «Администрация рынка» направились туда.
В тот день шел снег, и в коридоре мама, стряхивая снег, сняла шапочку. С темными волосами, припорошенными снегом и горящими от мороза щеками, она казалась похожей на снегурочку. Только очень грустную. С тех пор, как мы приехали сюда, она почти не улыбалась. Хотя не плакала и не жаловалась, подобно другим. Никого не проклинала, как тетя Галя, не ругалась, как другие наши новые знакомые. Даже в тех антисанитарных условиях она старалась по мере возможности хорошо выглядеть, слегка подкрашивала глаза и губы.
Как две нахохлившиеся птицы мы жались к батарее, когда мимо нас прошествовал невысокий лысый мужчина с пивным животиком. Одет он был в новую короткую дубленку. Его взгляд, бегло ощупав мое лицо, задержался на маме. И тут, видимо почувствовав нужный момент, мама шагнула к нему. Сбившимся, просящим голосом, она заговорила, что нам нужна любая работа и не знает ли он, к кому здесь можно обратиться. Он снова посмотрел на меня и сделал знак идти за ним. Остановившись у двери с табличкой «Директор» он достал ключ. Мы вошли. Кабинет подавлял роскошью. Кожаный черный диван, мягкие кресла, огромный стол. Снимая дубленку, мужчина буркнул: «Присаживайтесь». Не знаю почему, но я почувствовала, что без меня они быстрее договорятся и решила выйти. Уже закрывая дверь, услышала, как он спрашивает маму, дочь ли я ей. Ответа не последовало, вероятно, мама просто кивнула.
