Вера Кауи - Богатая и сильная
Касс отметила, что Хелен назвала только имя, но не подала виду. Иначе Хелен не станет делиться с ней своими тайнами.
— Вы подружились? — спросила она, криво улыбнувшись. Без всяких на то причин эта мысль огорчила ее.
— Ну… — Хелен снова заколебалась. — Я бы сказала… мы достигли некоторого взаимопонимания.
— Ей действительно понравился дом? — Теперь Касс припомнила, что рассказывала Хелен.
Хелен в раздумье покачала головой.
— Если бы речь шла о ком-то еще, а не о Элизабет Шеридан, я бы скорее сказала, что она влюбилась.
Касс чуть сдвинула брови. Это не вязалось с характером Элизабет, каким она его себе представляла.
— Она сказала мне — все, что хотите, все, в чем будете нуждаться.
Касс почувствовала себя задетой.
— Хотя почему бы и нет? — сказала она легко, обратясь к здравому смыслу. — Она вовсе не глупа, как ты знаешь. И понимает, что не сможет вести такой дом.
Хелен снова покачала головой.
— Мне кажется, она может делать все, что задумает.
Она могла бы руководить Организацией.
— Ну, тебе — твое дело, мне — мое, — заметила Касс. И, не удержавшись, добавила:
— Но ты ведь понимаешь, что наше преимущество в том, что мы умеем что-то делать. Я не поверю ни на минуту, что от нее может быть какой-то толк.
— Я понимаю, — сказала Хелен, несказанно удивив Касс. — Она не очень хороша с людьми, но она ценит красивые вещи, мастерство, изящество. — Она все покачивала головой, не решаясь поверить в свою удачу. — За ее невозмутимостью кроется многое, Касс. Я сегодня видела своими глазами. Знаешь, будто я отперла потайную дверку… и оттуда вышла Элизабет Шеридан, которую я не узнала. Теплая, и чувствующая, и…
— Человечная? — подсказала Касс.
Лицо Хелен посветлело.
— Да, именно. Внезапно ожившая.
Ожившей чувствовала себя и Ньевес. Она пребывала в волнении, предвкушая радостную встречу, хотя никак не могла перестать нервничать и чувствовать себя виноватой. Все оказалось необычайно просто. Она наняла лодочника, попросив его отвезти ее в Нассау, затем отослала обратно, сказав, что весь день собирается ходить по магазинам, а когда захочет вернуться — позвонит домой. Как только лодка скрылась из виду, Ньевес не мешкая отправилась в контору «Бритиш Аэрлайнз» и купила себе билет до Дублина (через Лондон, в один конец).
Она позаимствовала толстенькую пачку банкнот из ящика Хелен, где лежали деньги на хозяйство, и сейчас выбирала в расписании рейс подешевле. У нее был при себе паспорт и большие солнечные очки, которые она надела, покупая билет. Затем она прошла по Бей-стрит и купила себе сумку и немного белья, несколько футболок, толстый свитер и первые в жизни джинсы.
В туалете аэропорта Ньевес переоделась и, робея, вышла в зал ожидания. Уселась в кресло, спрятавшись за разворотом газеты, и стала ждать, когда объявят ее рейс. Она решила, что если ее станут искать, то, может быть, не обратят внимания на девочку-подростка, одетую, как все. Она рассталась со своим всегда аккуратным «хвостом», расчесала волосы и распустила их по плечам, позволив прядям упасть на лицо, как было принято в подростковой моде. Она также обзавелась большой соломенной шляпой, которая, в сочетании с очками, скрывала пол-лица. Замаскировавшись таким образом, она тем не менее то и дело заливалась краской и была убеждена, что все на нее смотрят. Когда же наконец она оказалась в группе пассажиров, шагавших к самолету, то, нагнув голову, постаралась затеряться среди них.
Ньевес должна была лететь туристическим классом, и это показалось ей захватывающе интересным, раньше она летала только частными самолетами, как правило, принадлежавшими Организации. В этот раз все было совершенно по-другому — теснота кругом, и вдобавок высокая толстая дама, едва умещавшаяся на сиденье, оказалась ее соседкой.
Едва самолет взмыл в воздух, дама принялась за вязание. Ньевес со страхом ждала, что та захочет скоротать время за беседой, но потом заметила, что дама вывязывает характерный немецкий узор, а по ее разговору со стюардессой поняла, что дама слабо владеет английским. С облегчением Ньевес устроилась поудобнее на сиденье и заснула.
Когда она прилетела в Дублин, было холодно и шел дождь. Она натянула свитер и принялась искать такси.
Шофер оглядел ее с головы до ног. Джинсы, распущенные по плечам волосы, отсутствие багажа не вязались с ее речью. Когда же она назвала адрес, он с неудовольствием сказал:
— Так это же все шестьдесят миль!
— Я заплачу вам, — высокомерно ответила Ньевес.
— Поздновато молодой даме ехать одной в такую даль, в Галуэй!
— Меня ждут! — не задумываясь, солгала Ньевес. — Я только что звонила туда, и мне велели взять такси.
Меня ждут.
— Надо надеяться. Куда, вы сказали? В Килмарран, что ли?
— Да… Там живет мистер Дэв Локлин. Кинорежиссер, — сообщила Ньевес.
— А, Дэв Локлин… не тот ли, что поставил в прошлом году отличную пьесу в Театре аббатства?.. — И он открыл дверцу.
Здесь, на последнем этапе своего путешествия, Ньевес обнаружила, что ее восторги сменились тревогой.
Она мысленно вернулась назад и поразилась. Ей раньше не приходило в голову, что отчаяние может завести так далеко. Да, я в отчаянии, думала она с вызовом. Но ее решимость уже была подточена чувством вины и мыслью о беспокойстве, которое она причинила близким.
Дэв все объяснит, подумала она. Он знает, что делать.
Как всегда.
Как только машина свернула с главного шоссе, она взглянула в окно и узнала, даже в темноте, знакомые места. Она сидела на краешке сиденья, прижавшись лицом к стеклу.
— Вот сейчас… вот те большие ворота и есть Килмарран!
Ворота по обыкновению были открыты, и пока автомобиль приближался к освещенным окнам большого дома, Ньевес ерзала на сиденье, держась за ручку дверцы, и не успел он остановиться под облезлым гипсовым навесом крыльца, как она уже изо всей силы колотила железным дверным молотком. Почти сразу же входная дверь отворилась, и она, заливаясь слезами, кинулась в объятия высокого смуглого мужчины, вышедшего ей навстречу.
— Дэв… о, Дав!
Таксист опустил сумку Ньевес у ее ног.
— С вас тридцать фунтов.
Ньевес, вся в слезах, замешкалась, и Дэв сам взял у нее свернутые трубочкой банкноты и расплатился с шофером, прибавив щедрые чаевые.
— И доброй вам ночи! — ухмыльнулся тот в ответ.
В большом холле, где с потолка свисала прекрасная, но давно не чищенная уотерфордская люстра, Дэв Локлин достал носовой платок из кармана брюк.
— Возьми… сегодня и так сыро.
