Кэрен Бришо - Как бы нам расстаться
Мама хватает мою руку и держит ее под водой, пока кровотечение не останавливается. Осматривает порез.
— Надо отвезти тебя в больницу и наложить шов.
— Нет, — отвечаю я. — Не надо. Пройдет.
Я хочу быть одна.
Я заслужила, чтобы наша с Джоной «семейная метка» была уничтожена.
— Ничего страшного, — опять говорю я. — Я заклею пластырем, и все пройдет.
Наглая ложь.
— У тебя будет шрам, — говорит мама.
Я пожимаю плечами.
Она смотрит вниз, на картошку.
— Ты испортила… — она не договаривает: «Ты испортила картошку, залив ее всю своей кровью». — Пойду принесу пластырь, — говорит вместо этого она.
К тому времени, когда она возвращается, палец у меня начинает сильно болеть. Я вырезаю в пластыре уголки, чтобы обеспечить доступ воздуха, и накладываю его, стягивая концы пореза.
— Так не будет держаться, — говорит она.
— Может, будет, а может — нет.
— Прости меня.
— Да все в порядке.
— Нет, — говорит она. — Прости, что послала тебя сюда одну. Нам и в самом деле не нужно столько картошки, а сама я сейчас почти никогда не срезаю кожуру. Только тогда, когда готовлю пюре. Папе не нравится, когда в пюре попадается кожица, а мне кажется, что она делает пюре душистее. Не так уж это плохо.
Мы пристально смотрим друг на друга.
— Пошел он к черту, этот ужин, — говорит мама. — Давай-ка выпьем кофе с печеньем.
— Какого черта ты все это… — сказал отец, сильно хлопая входной дверью.
Я оторвалась от своего домашнего задания и подняла на него глаза. Я сидела за кухонным столом, разгадывая очередную математическую загадку, казавшуюся мне просто пыткой — кажется, это были дроби, — а солнце уже почти зашло.
— У них кончилось печенье, — ответила мама. Она положила кошелек на другой конец стола.
— …Валялась на полу, как двухлетний ребенок, била по нему кулаками и вопила, и все из-за печенья! — продолжил отец.
— Брэд…
— Они позвонили мне на работу. Позвонили на работу, чтобы я пришел и забрал тебя. Теперь все знают.
— У меня будет ребенок, Брэд.
— Черт бы тебя побрал, Мэгги, сейчас не время шутки шутить… — Он осекся. — Ты серьезно?
Она кивнула головой, водя пальцем по рисунку кошелька из голубого винила.
— …Твою мать! — сказал отец.
Мама нахмурилась:
— Не говори так.
— Буду говорить так, как захочу.
Я уткнулась в учебник математики, жалея, что цифры из него не могут схватить меня и забрать к себе.
Мама подошла к раковине и стала наливать воду в чайник.
— Что ты собираешься делать? — спросил отец.
— Вскипятить воду, чтобы попить горячего.
— Я имею в виду ребенка.
Вода перелилась через край чайника и потекла в отверстие раковины.
— Как хочешь, — сказал он. Опять хлопнула дверь черного хода. В этот раз за ушедшим отцом.
Я пыталась решить задачку о розничных ценах на пару туфель, делая вид, что не произошло ничего необычного. Мама села на другом конце стола и съела весь пакет печенья «Ореос», тщательно обмакивая каждое в чашку с быстрорастворимым кофе без кофеина.
Позже в тот вечер я услышала, как ее рвет в ванной комнате внизу.
А отец в ту ночь так и не вернулся.
Мама и я пристально смотрим друг на друга.
— Пошел он к черту, этот ужин, — говорит она. — Давай-ка лучше выпьем кофе с печеньем.
Сидя рядом с ней за столом, я раздумываю, не надо ли мне извиниться перед тем безымянным человеком, который выдумал фразу о совместной еде. Только мама ничего такого не говорит. Но ведь в той фразе говорилось о близости, а не о беседах.
Мама макает и ест.
Пальцами я обнимаю горячую кружку, стоящую передо мной, и стараюсь не вдыхать тошнотворный запах пеканов.
— А почему именно пекановое печенье? — спрашиваю я, когда кофе в моей кружке становится еле теплым.
— У бабушки была аллергия на орехи.
Я жду дальнейших объяснений, но их нет.
— А что случилось с теми разноцветными флакончиками, которые были у бабушки? — Даже не знаю, почему я об этом спрашиваю. Может быть, потому, что серый вечерний свет, пробившись сквозь запыленное окно кухни, стал еще серее.
— Отца весь день не было, — говорит мама. — И он даже не позвонил, чтобы узнать, как Джина добралась домой.
— Может быть, он думал, что ты ему позвонишь, — отвечаю я, забыв, что сегодня воскресенье. Забыв, что мобильный телефон остался у отца в кейсе в гостиной. Забыв о Долорес.
Она хмурится и смотрит на меня. Окунает в кофе еще одно печенье.
— По-моему, они на чердаке.
Итак, флакончики и маленький домик на самом деле существовали. И я могу хранить разноцветные воспоминания о том, как я играла на расцвеченном радугой паркете, в коробке из-под сигар. С чем же я играла? Я копаюсь в сокровищнице своей памяти, когда мама встает, чтобы сделать еще одну чашку кофе, и отвлекает меня.
— И те флакончики были не бабушкины, — говорит она. — Они были мои.
Я открываю рот, но она прерывает меня:
— Ой, посмотри. Папа приехал.
— Как Джина? — спрашивает отец, открывая дверь.
Мама доливает воды в чайник и ставит его на плиту. Затем накладывает в чашку растворимый кофе.
Молчание затягивается.
— С ней все хорошо, — говорю я в этот вакуум. — Она наверху. Спит.
Он кивает головой и поворачивается к маме.
— Почему ты мне не позвонила?
— И куда же это я должна была звонить? — спрашивает она.
Молчание.
Свистит чайник.
Отец протягивает руку и трясет ее за плечо.
— Мэгги! Что с тобой?
Она удивленно смотрит на него.
— Так ты все же был сегодня на работе? Когда ты не позвонил, я решила, что ты… — И она останавливается в наигранном изумлении. Потом улыбается: — Ну ладно, теперь я знаю. Хочешь есть?
Он отпускает ее плечо, как будто она вдруг превратилась в незнакомую женщину. Как будто он шел по улице, ища в Чикаго пропавшую провинциалку. Останавливал незнакомых женщин, обнимая их за плечи, и поворачивал к себе лицом, пытаясь узнать.
— Нет, — говорит он. — Я поел в городе. Кое с кем.
— Ну и хорошо, — отвечает улыбаясь мама. — Потому что мы не приготовили тебе ужин.
Лицо у него сводит судорогой, и оно покрывается морщинами, потом он кидает свое пальто на стол и идет в гостиную смотреть телевизор.
Мама спихивает его пальто на пол и садится за стол с очередной чашкой кофе. Берет шуршащий пакет с печеньем и шарит в нем в поисках последнего оставшегося лакомства.
— Можешь взять эти флакончики, — говорит она мне. — Если хочешь.
Глава 21
