Кэтрин Стоун - Радуга
И Алекса подумала, глядя в его наполненные тревогой и болью глаза, что Макаллистеру нужен покой. Хилари могла и не быть здесь ради Роберта, но Алекса-то рядом. Мысль была достаточно нейтральна до тех пор, пока… пока Алекса смело не призналась себе, что сама хочет быть рядом.
— Роберт, у меня есть идея. Мой коттедж недалеко отсюда, гораздо ближе, чем Инвернесс, и лишь немногим дальше от Бринн, чем эта шумная комната ожидания. Мы можем оставить доктору номер моего телефона и подождать у меня. Если хочешь. — Алекса ласково улыбнулась карим глазам, в которых видела неуверенность по поводу, возможно, доставляемых неудобств и в то же время искушение согласиться. — Наверное, это звучит очень самонадеянно, но я уверена, что кофе, приготовленный в Роуз-Клиффе, гораздо вкуснее того, что выдает автомат в этой больнице.
— Не сомневаюсь, но, Алекса… — Протест не получился, поскольку Роберту вовсе не хотелось протестовать.
— Помимо всего прочего, Бринн потребуется новая ночная рубашка, — спокойно продолжила Алекса. — А поскольку я просто помешана на ночных рубашках, то у меня в коттедже имеется небольшая коллекция абсолютно новых. И мне очень хочется подарить одну из них Бринн.
По дороге теперь можно было легко и непринужденно говорить о Роуз-Клиффе. Алекса смущенно призналась, что ее крошечный коттедж не столь грандиозен и впечатляющ, как Инвернесс или Клермонт — знаменитое имение в Арлингтоне, свадебный подарок Сэма Баллинджера дочери и зятю. Однако, лукаво улыбнувшись, добавила, что, как и в Инвернессе, на гранитном основании лестницы, ведущей в ее владения, красивым шрифтом было навеки выбито гордое название Роуз-Клифф. Надпись эта была выполнена по предложению Джеймса, который и заказал все необходимые работы.
— Так, значит, это и есть Роуз-Клифф, — сказал Роберт, остановившись, чтобы полюбоваться залитыми лунным светом буквами.
— Да, это и есть Роуз-Клифф, — отозвалась Алекса.
В его интонации она услышала попытку слегка подтрунить над ней — мужественное усилие смягчить тягостное настроение. Ободряюще улыбнувшись, она дала понять Роберту, что в таком усилии нет ни малейшей необходимости, поскольку прекрасно понимает, как он переживает за свою сестру.
Алекса повела Роберта по ступенькам наверх — к своему волшебному розовому садику и крошечному романтическому коттеджу. Она приготовила кофе и исполнила второе свое обещание: Роберт мог наслаждаться замечательным спокойствием ночного Роуз-Клиффа. Сидя на веранде под звездным небом, они слушали стрекот сверчков, вдыхали наполненный ароматом цветов ночной воздух и говорили о сверчках, розах, луне и звездах.
В конце концов слова, а может быть, молчание настолько расслабили Роберта, что он предложил:
— Я хочу рассказать тебе о Бринн.
— Я слушаю, — с готовностью ответила Алекса, подумав про себя, что с не меньшим удовольствием выслушала бы рассказ и о самом Роберте.
— Бринн и Стивен женаты двенадцать лет, и все это время они пытались иметь ребенка.
— И Бринн наконец-то забеременела?
— Нет. Тут все гораздо сложнее: почему-то ее беременности неизбежно оканчиваются выкидышами.
— Почему-то?
— По какой-то неизвестной причине. Бринн и Стивен побывали у лучших специалистов, прошли все тесты и курсы лечения. Марион, разумеется, самым тесным образом занималась этим вопросом, но даже маститые светила медицины не смогли обнаружить причину и дать ответ, отчего так происходит. Вот почему Бринн и Стивен все эти годы не прекращали попыток, надеясь, что однажды… — Роберт сокрушенно вздохнул. — Бринн всегда почти немедленно определяла, что забеременела, и моментально привязывалась нитями надежды и радости к новому, возникшему в ней существу, и потому каждая новая потеря ребенка оборачивалась для сестры невыносимой утратой.
— Ах Роберт! — тихо вздохнула Алекса. — Бринн была бы такой замечательной матерью!
— Да, самой лучшей. А из Стивена получился бы прекрасный отец. Ну не ирония ли судьбы: в эпоху, когда женщины вольны выбирать себе образ жизни, когда уже нет необходимости становиться домохозяйкой, когда материнство попросту обесценивается, быть мамой — единственное желание моей очень умной и доброй младшей сестренки.
— Действительно, парадокс, — согласилась Алекса. — Но, Роберт, даже если у Бринн и Стивена не может быть собственных детей, они же вправе усыновить ребенка?
— Пытались. Но поскольку Бринн всегда сохраняла способность к зачатию и отчаянно верила, что сумеет выносить ребенка положенный срок, они очень долго откладывали с подачей заявления. К тому времени когда на это решились, Стивену было почти сорок лет, что переводило их, как родителей, в менее приоритетную категорию во всех агентствах. — Любящая улыбка тронула освещенное лунным светом мужественное лицо Роберта. — Теперь, мне кажется, ты понимаешь, что в некоторой степени нас самих — меня и Бринн — с большой любовью усыновили Стерлинги. Как только Марион убедилась, что Бринн и Стивен посетили всех лучших специалистов по бесплодию и что серьезно встал вопрос об усыновлении, Джеймс немедленно связался с солидными адвокатами, занимающимися подобными вопросами усыновления по всей стране.
— Неужели не сработало?
— Почти сработало — дважды. Но в первый раз — в течение двадцати четырех часов с момента рождения ребенка его возвратили родителям, а во второй — когда ребенок пробыл с ними почти полтора месяца — биологическая мать изменила свое решение.
— А разве так можно?
— Запросто. Время закрытых усыновлений уже проходит. Джеймс страшно переживал по поводу случившегося. Он встретился с обеими биологическими матерями и убедился в том, что они совершенно искренни в своих решениях.
— И Бринн?..
— Естественно, ей было невыносимо больно — очередные потери, — но она ясно понимала, что мать имеет право пересмотреть свое решение. Как бы там ни было, но две попытки усыновления сделали Бринн и Стивена очень осторожными. Я полагал, что они оба решили отказаться от попыток заиметь собственного ребенка или усыновить чужого. Слишком уж высокую цену пришлось платить Бринн. В последний раз мы говорили об этом после ее выкидыша в марте, и она сказала, что это было в последний раз. Все — и мечта, и мучение.
— Но она все же попыталась еще раз — самый последний.
— Самый последний… — Последовавшую долгую паузу заполнило веселое стрекотание сверчков; когда Роберт наконец снова заговорил, голос его был очень тих, а слова, казалось, обращены к мерцающим звездам:
— Я чувствую такую беспомощность.
— Беспомощность, Роберт?
— Я бы все отдал, чтобы положить конец страданиям Бринн, но я…
