Елена Квашнина - Работа над ошибками (СИ)
— Долго ждать заставляешь. Думал уже, не придешь.
Я подошла ближе. Но спросила делано спокойно, невольно копируя его манеру:
— Ну? Зачем звал?
— Сказал: «Разговор есть», — он похлопал по траве рядом с собой. — Садись. Или боишься?
Всем видом демонстрируя, что ничего не боюсь, и пытаясь одновременно унять дрожь в коленях, подошла. Села рядом с ним. От страха и неизвестности в считанные секунды покрылась холодным, липким потом. Надеялась, на сей раз обойдется без пылких объятий и смертельных обид. Только сейчас в голову пришло любопытное сравнение. Наши с Иваном отношения напоминали качели. Вверх-вниз, вверх-вниз…
Иван докурил. Затушил сигарету о землю и сел прямо. Задрал голову к небу. Глядя на чистые, яркие звезды, произнес:
— Ты перестала со мной здороваться. Обходишь десятой дорогой. Не надоело? Мне — так очень! Вот и хочу спросить, как мы дальше жить будем?
Говорил Иван спокойно и вроде несколько равнодушно, но впечатление складывалось, что он действительно намерен прояснить ситуацию до конца. Я растерялась. Не ожидала такой постановки вопроса. Он все еще периодически встречался с Шурочкой Горячевой. Но жениться на ней, как обещал перед армией, пока не собирался. Шурочка устала ждать. Потихоньку заводила новых поклонников. И вот теперь он хочет точно так же встречаться со мной?
— Ты что? Даже разговаривать со мной не желаешь?
Обида в его голосе была едва различима. Но она была. Я не поверила своим ушам. Повернулась посмотреть на него. Проговорила осторожно:
— Вовсе нет. Просто не понимаю, к чему ты клонишь?
Он придвинулся совсем близко. Крепко обнял. Заглянул мне в лицо.
— Нам давно пора быть вместе. Хватит изводить друг друга.
Его слова казались тяжелыми, выверенными до миллиграмма. И они испугали меня. Быть вместе — это ежедневные «качели», это его непереносимые приказы, это подавление моей воли, моих желаний.
— Нет!
Я сделала попытку вырваться. Иван обхватил меня двумя руками, точно спеленал.
— Да! — сказал, как припечатал. — Дать тебе волю, так ты всю жизнь потратишь, решая, хорошо это или плохо.
Сейчас мне стало не до решения такой дилеммы. Голова закружилась и дыхание перехватило. Зато Иван задышал чаще…
Мы лежали с ним на холодной траве и скользили, скользили к дальнему, туманно синеющему берегу. Все было иначе. Все случилось лучше, чем в первый раз. Осмысленнее, что ли? Красивее… И чудеснее… Я кусала губы, стараясь не стонать от удовольствия. Иван, делая большие паузы между словами, шептал мне:
— Вот так… Вот так, дорогая… Кричи, не бойся…
Его бессвязное бормотание казалось мне чужим. Это не мог говорить Иван. Он украл у кого-то взрослые слова и дарит их мне… Но, может, я чего-то просто не понимала?
Потом все тело было пустым и легким. Как воздушный шарик. Ничего больше не хотелось от этого мира, от этой жизни. Я получила все сполна и довольна этим.
Долго пребывать в блаженной истоме не дал Иван. Заставил одеться, застегнуться. Земля, мол, холодная, простудиться легко. Я одевалась и застегивалась, не стесняясь Ивана и его жадных взглядов. И он меня не стеснялся. Вел себя, словно мы давно женаты и между нами нет никаких тайн и секретов. Сам проверил на мне одежду: все ли в порядке? Потом завернул в свой пиджак.
Мы сидели с ним, обнявшись. Молчали. Смотрели на далекие звезды. От земли тянуло сильным холодом, и я начала мерзнуть. Заворочалась, меняя положение так, чтобы при этом Иван не размыкал своих рук.
— Мы уже один раз сидели… точно так же, — неожиданно вспомнил Иван. — Не забыла? Ты маленькая еще была. В яму для погреба свалилась, а я тебя вытаскивал.
— Угу…
И опять молчали. Опять смотрели на звезды. Так бы и просидела с ним всю ночь. Вспоминали бы, целовались… Только домой давно пора. Уже не слышно издалека смеха и гитарных струн. Наверное, все разошлись.
Домой так домой. Иван согласился, не споря. Мы долго отряхивали друг друга. Поминутно целовались. И домой пошли самой дальней, глухой дорогой, чтобы подольше побыть вдвоем. Держались за руки. Приникали друг к другу на минуту. И опять держались за руки. Сначала молчали, прислушиваясь к звукам наступающей ночи, к дальнему лаю собак. Потом потихоньку разговорились. О себе, конечно. О ком же еще? И я по своей наивности поинтересовалась, что мы будем делать дальше? Поженимся? Иван пустился в небрежные рассуждения о том, когда надо вступать в брак, а когда еще рано. Нам было рано. Это я поняла. Заниматься любовью не рано, а семью создавать — молоды еще. Земля начала медленно уплывать у меня из-под ног от таких его слов. Иван что-то объяснял. Я плохо слышала его. Как сквозь вату. Отчаяние разрасталось, разрасталось в груди. Ведь отдала ему все, что имела. А он пожалел мне свою бездарную свободу! Вместе с отчаянием росла боль. Именно боль толкнула меня на злой вопрос:
— Кстати… Ты поэтому нарушил свое обещание? Не женился на Шурочке? Молод еще?
Иван как споткнулся. Остановился. Снял руку с моего плеча. Долго вглядывался мне в лицо, желая понять, не шучу ли? А если шучу, то почему так зло? Решал для себя что-то. Наконец вздохнул:
— Давай раз и навсегда объяснимся по этому вопросу. И чтоб потом никаких недоразумений не было.
— Давай, — легко согласилась я, мучительно обдумывая в эту минуту очень нелегкий для себя шаг.
— Я когда-нибудь не держал свое слово?
— Всегда держал. Вот только с Шурочкой…
Он прервал меня нетерпеливым взмахом руки.
— Положим, я Шурку никогда не любил. Но я дал слово. И женился бы на ней. Это точно. Если бы она меня дождалась.
Ну и ну! Такая информация для меня была новостью. Правда, давно поговаривали: вроде, к Горячевой захаживает Игорь Данилюк из желтого дома, что возле хозяйственного магазина. Но я никогда их вместе не видела. А слухам и сплетням не верю с детства. Значит, Шурочка не дождалась?
— Но ведь и я не дождалась, хотя обещала. Конечно, ты сам тогда сказал, чтоб не ждала и не надеялась. Но все равно… С Широковым вот встречаюсь.
Иван расхохотался. Где-то в овраге отозвалось слабое эхо. Он обхватил меня и радостно закружил на месте.
— Ты-то как раз и дождалась, глупая.
Тут до меня дошло, какое ожидание он имел ввиду. Конечно. Я никогда никого, кроме Ивана, не хотела видеть рядом с собой. Широкову не позволяла даже в щечку себя чмокнуть и руку на плечо положить. Но разве это главное? Высвободилась из сильных, горячих рук Ивана. Ехидно поинтересовалась, почему же он продолжает гулять с Шурочкой? Получила развернутый ответ, какого, может быть, и сама не желала. Никогда не лезла к Ивану с глупой ревностью, не требовала у него бросить Горячеву, не выясняла отношения. Зачем мне это понадобилось теперь? Они с Шурочкой разобрались между собой сразу, как только Иван вернулся из армии. Встречаться продолжали, потому что так было удобно обоим. Правда один раз Шурочка не выдержала. Пришла к Ивану и сообщила о своей беременности. На это получила вежливый совет сходить и к Данилюку тоже. Надо точно выяснить, чей ребенок получится. Выяснилось совсем другое. Никакой беременности и в помине не было. Иван злился. Я недоумевала. Как он не видит, что Шурочка его любит. Коряво и уродливо, но любит. Кто пойдет на такой обман, не испытывая сильного чувства?
