Анна Берсенева - Красавица некстати
А может, дело было не в восторге толпы – в конце концов, бергадинцы ведь радовались какой-то своей, Вере непонятной радостью, – а лишь в близком, чувственном, будоражащем присутствии Бориса. Это не столько даже присутствие было, сколько предвкушение.
– Хочешь?
Вера вздорогнула от такого откровенного вопроса. Но, взглянув на Бориса, с трудом сдержала смех. Он протягивал ей пластиковую бутылку с каким-то розовым напитком. А она-то уж вообразила!
– Давай, – кивнула Вера. – А что это?
– По-моему, просто вино с водой. Видишь, все пьют. Для настроения.
Настроение у нее и без вина было прекрасное; отхлебнув из бутылки, Вера не ощутила даже головокружения. Вернее, голова у нее и так кружилась, будто она пила, не отрываясь, не разбавленное вино, а водку или даже спирт.
Узкие глаза Бориса сверкали страстным ожиданием, и от этого Верина голова кружилась еще сильнее.
А восторг в толпе нарастал тем больше, чем больше сгущалась тьма в горах, в чаше которых лежал этот необыкновенный город. Бой огромного гулкого барабана становился все более ритмичным, расписные фигуры – Великаны, Карлики, Булавы, Орел – плясали все более самозабвенно, люди прыгали, крепко взявшись за руки, и пели какую-то зажигательную песню, Гидры носились по площади, окатывая всех и вся огненными россыпями… И все это длилось, длилось, длилось – час, другой, третий, бесконечно! – но почему-то вызывало не усталость, а лишь восторг. Было во всем этом огненном действе что-то необъяснимое, иррациональное, что всплывает со дна души, когда человек смотрит на огонь, что будоражит душу и требует выхода…
– Ну Полный Патум! – воскликнула экскурсоводша, которую толпа на минутку притерла к Вере с Борисом. – Это ведь так и называется, то, что здесь ночью творится, вы знаете? Полный Патум!
«А тот малыш, наверное, Полного Патума испугался и все-таки плачет, – подумала Вера. – И конфеты не помогли».
Но эта мысль мелькнула у нее в голове лишь на мгновенье. Толпа завихрила ее, как пылинку, развернула лицом к Борису, и Вера поняла: все неважно сейчас, кроме его горящих страстью глаз, и подрагивающих губ, и пальцев, сжимающих ее руку так сильно, что никакая толпа не может их разделить.
– Демоны! – крикнул он вдруг. – Смотри, Демоны появились! Сейчас петарды зажгут!
Вера уже знала, что финал Патума настанет, когда на площадь выйдут сто человек, наряженных Демонами. И что у каждого из них к поясу будут прикреплены по девять петард, она тоже знала. Но когда они наконец появились, ей показалось, что это вовсе и не ряженые с петардами, а самые настоящие Демоны, хозяева этой сумасшедшей огненной ночи. На головах у них были большие венки из свежих древесных веток, и от этого город сразу стал выглядеть так, будто на него идет походом лес, как в шекспировской трагедии.
Демоны шли и шли, заполняя площадь, которая и без того была набита под завязку, их встречали смехом, песнями, криками, и Вере казалось, ее с ног сейчас собьет это выплеснувшееся из берегов веселье.
Вдруг люди на минуту притихли, и в полной темноте раздалось нарастающее шипение: Демоны зажигали петарды.
– О-о-о!.. – прокатилось по толпе.
То, что происходило в следующие десять минут, напоминало преисподнюю – правда, очень веселую преисподнюю. Девятьсот петард вспыхнули одновременно. Что Гидры с их жалкими ручейками огня! Вся площадь превратилась теперь в сплошной сноп искр. Искры рвались к небу, рвались – и наконец взвились вверх мощными огненными фонтанами!
– Мы сгорим! – закричала Вера. – Борис, сгорим!
– Это же хорошо! – услышала она.
Огни петард стояли у Бориса в глазах пылающими столпами. Это было так красиво, что Вера ахнула. Но уже в следующую секунду и фонтаны, и столпы померкли. Огненная часть действа закончилась – теперь петарды начали просто взрываться. Девятьсот взрывов прозвучали подряд, и все вокруг окуталось клубами плотного, беспросветного дыма.
И тут Вера почувствовала, что задыхается. Дым не просто окутывал с ног до головы – он заполнял ее изнутри, она вдыхала его и выдыхала, он был у нее в носу, во рту, в легких, в глазах…
– Бо-рис… – уже не вскрикнула, а жалко пискнула Вера. – Я задых-х-х…
Она закашлялась, закрыла лицо руками, принялась вертеть головой, как будто это могло ей хоть сколько-нибудь помочь. Ноги у нее подкосились, в глазах потемнело, и она уже не понимала, от чего – от дыма или от того, что она теряет сознание.
В следующую минуту Вера почувствовала, что ее, как редьку из грядки, выдергивают из толпы. Ей показалось, что она полетела головой вниз, но тут же она поняла, что просто перегнулась пополам. Борис вскинул ее себе на плечо, ее ноги болтались у него за спиной, голова упала ему на грудь, а руками она судорожно хваталась за его плечи. При этом она совсем его не видела, только слышала его дыхание. Дыхание было ровное, как будто он и не чувствовал беспросветного дыма, от которого сама она сипела и хватала воздух ртом, точно рыба.
Он плыл в этом черном плотном дыму легко, как в воде, и его плечи рассекали дым так же, как рассекали бы волны.
«Похищение Европы, – мелькнуло у Веры в голове. – Точно как на картине».
Повиснув у Бориса на плече, она как-то сразу успокоилась и, хотя дым по-прежнему ел глаза, даже повеселела. Вот, про Зевса-быка в бурных волнах и красавицу Европу у него на спине вспомнила… Приятно было чувствовать себя похищаемой красавицей!
Борис вынес ее с площади так быстро, словно ему и не пришлось для этого пробиваться сквозь плотную толпу. Ей показалось, что он поставил ее на мостовую буквально через минуту. Почувствовав под ногами чуть выпуклые, сточенные временем камни, которыми были вымощены все улицы Берги, Вера наконец отдышалась и огляделась.
Они стояли на узкой улочке, ведущей к площади. Улица была пуста, потому что по ней, как по желобу, люди стеклись праздновать Полный Патум. Только «Скорая» дежурила возле углового дома да виднелась за поворотом красная пожарная машина.
Вера хотела сказать, что бергадинцы, несмотря на их самозабвенное веселье, все же весьма предусмотрительны. Но, взглянув на Бориса, забыла обо всем, что хотела сказать.
Что и говорить, выглядел он потрясающе! Все его лицо было покрыто сплошным слоем черной копоти, зубы сверкали ослепительной, как у негра, белизной, и узкие глаза тоже сверкали, как сколы антрацита. Голова у него была повязана банданой, и от этого его сходство с пиратом усиливалось еще больше. Хотя больше, после того как он стремительно унес Веру от Демонов, перекинув через плечо, было уже, кажется, некуда.
– Жива?
Голос у него был хриплый – Вере показалось, не от дыма, а от… От вожделения, вот от чего! Никогда, ни от одного мужчины оно не исходило так отчетливо, как от этого пирата с закопченным лицом. И направлено оно было на нее, только на нее… Вера почувствовала, что губы у нее пересыхают больше, чем от дыма всех девятисот петард, вместе взятых.
