Анна Берсенева - Французская жена
– Мы поедем далеко-далеко… – звучал нежный мамин голос. – За быстрые реки, за высокие горы, в зеленые леса…
– В какие горы? – с трудом шевеля губами, спросил Феликс.
Он приподнял руку: ему хотелось пальцами поддержать собственные ресницы, которые прилипали друг к другу, верхние к нижним, как у старой маминой куклы, у той, что хранилась у бабушки. Если куклу положить на спину, вот как он сейчас лежит на больничной койке, то она закрывает глаза, и помешать ей можно, только если придерживать ее твердые пластмассовые ресницы пальцами.
– За Уральские горы. Там знаешь как красиво? Всюду камни-самоцветы. Может, мы даже Хозяйку Медной горы увидим. Помнишь, про которую у Бажова? Я ездила туда к Коле, и мы решили, что нет лучше места на земле. Ты там сразу выздоровеешь. И Коля тоже.
– А ба… дедуш…
Маминого ответа Феликс уже не услышал. Он и вопроса-то не договорил – ресницы у него все же схлопнулись, сомкнулись, и он провалился в сон.
Через три дня, когда его выписали из больницы, выяснилось, что зеленые леса за высокими горами, которые, Феликсу уже казалось, привиделись ему во сне, – никакой не сон, а самая настоящая правда.
Это выяснилось, когда мама привезла его из больницы домой. То есть уже не домой…
Единственная комната их маленькой квартиры была заставлена ящиками и коробками. На одну из этих коробок Феликс присел, войдя с улицы, потому что больше присесть было не на что: мебели в квартире не было.
– Мы уезжаем прямо сейчас, – сказала мама. – Ты не очень голодный, Филенька? Ты же в больнице пообедал. Потерпишь до вагона-ресторана? Там солянка безумно вкусная, я однажды ела. Ты же любишь солянку, правда?
Она была охвачена тем самым лихорадочным возбуждением, которое сменило в ней глухую тоску, иначе, конечно, не стала бы разговаривать сейчас о вагоне-ресторане, о какой-то солянке…
– Какая солянка? – растерянно проговорил Феликс. – Как это – прямо сейчас? А бабушка, а дедушка?
– Бабушка с дедушкой в больнице, – спокойно ответила мама.
– У них что, тоже грипп? – Феликс оторопел. – У обоих сразу? Это, что ли, я их заразил?
– Ну… да, наверное. Они скоро выпишутся. И приедут к нам. Навестят нас.
Мама говорила все это быстро, не глядя на Феликса. И так же быстро складывала в чемодан какие-то мелкие вещички, разбросанные поверх ящиков.
У Феликса похолодело в груди. Наверное, он умер бы, если бы мог поверить, что все это правда. Но он не мог в это поверить. Не мог!
«Мы просто переезжаем в другую квартиру, – догадался он. – Мама же выдумщица, она же всякие сюрпризы любит. Наверное, мы съездим на этот ее Урал, а потом вернемся уже в новую квартиру. Она же всегда говорила, что ей должны были бы от театра двухкомнатную квартиру дать. Вот и дали, наверное. Ну конечно! Мы в конце августа вернемся и в нее поселимся. Мне же в школу надо».
Этот последний аргумент был так резонен, что Феликс почти успокоился. Во всяком случае, он молча наблюдал, как грузчики выносят из комнаты коробки и ящики, как складывают их в «Газель» с закрытым кузовом-будкой.
– А мои вещи? – только и спросил он. – Ничего не сломалось, когда ты их складывала?
Он имел в виду не столько вещи – рубашки его должны волновать, что ли? – сколько все, что он сделал из дерева или из разных металлических деталей. Микроскоп, например, или модель вечного двигателя. Феликс прочитал про нее в журнале «Квант», подшивки которого хранились у дедушки. Правда, и сделанные им приборы тоже в основном хранились у дедушки и бабушки, так что отсюда, из их с мамой квартиры, и перевозить было особо нечего.
Куда повезли вещи, Феликс не видел. А они с мамой сели в такси и поехали на Ярославский вокзал. Мама завела его в вагон; их купе было предпоследнее.
– Посиди пока, Филенька, я сейчас приду, – торопливо сказала она. – Не волнуйся, я не опоздаю.
Так же торопливо она побежала по вагонному проходу обратно. Феликс открыл дверь в купе.
На нижней полке уже сидел один пассажир. Феликс поздоровался с ним, тот кивнул в ответ. Лицо у него было неприятное – чересчур нервное. Как у маминой подруги Лизы, вот какое.
Феликс отвернулся от него и сел на противоположную полку, разглядывая в окно людей на перроне. Хоть мама и сказала, что не опоздает, но он все же волновался за нее. Он-то знал, какая она легкомысленная, как вечно забывает о самом необходимом. Кстати, и билеты ведь у нее, и она вполне может их потерять.
«Это-то как раз ерунда, – подумал Феликс. – Не сильно-то хочется ехать на этот Урал».
Поезд неожиданно дернулся. Феликс вскочил с полки и бросился к выходу из купе. Ну конечно, он так и знал, что мама опоздает!
Но тут дверь купе отъехала в сторону, и мама появилась на пороге.
– А ты уже решил, что я опаздываю! – засмеялась она. – Нет, я все сделала вовремя.
– Что ты сделала вовремя? – не понял Феликс.
Но вместо того чтобы ответить на его вопрос, мама спросила тем же веселым тоном:
– Ну как, вы уже познакомились?
– С кем?
Феликс оглянулся. Это был глупый жест – он и так знал, что в купе только один пассажир, вот этот, с нервным лицом, и о ком же мама…
И тут он понял, о ком она говорит.
– Коля, ну что же ты? – с веселой укоризной в голосе сказала мама. – Познакомился бы с Филькой.
– А как я должен с ним знакомиться? – пожал плечами этот неприятный человек. – Он молчит, и я молчу. Я навязываться не привык.
– Филенька, – быстро проговорила мама, – познакомься, пожалуйста. Это и есть наш Коля. Вообще-то он Николай Петрович, но для нас с тобой просто Коля. Наш Коля, – зачем-то повторила она.
Феликс молчал. Николай молчал тоже. Но ему, в отличие от Феликса, это молчание, похоже, не доставляло ни малейшего затруднения.
– Он… с нами поедет? – наконец выдавил из себя Феликс.
– Не он с нами, а мы с ним, – засмеялась мама. – Ведь я его жена, значит, повсюду должна следовать за мужем. В горе и в радости, в здравии и в болезни. Понимаешь?
Что он должен понимать, Феликс не знал. Но то, что этот человек вошел теперь в его жизнь навсегда, он понял сразу. Он простирался в Феликсовой жизни далеко вперед, как огромное пространство, в которое они въезжали на стучащем колесами поезде.
Николай окинул Феликса взглядом. Взгляд был жесткий, оценивающий, Феликс сразу это понял и сразу же рассердился.
«Кто он такой, чтобы меня оценивать?» – мелькнуло у него в голове.
Он тоже провел взглядом по Николаеву лицу, зная, что этот его взгляд говорит сейчас: «А мне до тебя вообще никакого дела нет. Живи как знаешь».
Конечно, при этом Феликс не только ничего не произнес вслух, но даже плотнее сжал губы.
– Что ж, как знаешь – значит, как знаешь… – вдруг проговорил Николай.
