Оливия Уэдсли - Вихрь
– Пойдем к ним! – раздраженно сказал Жан. – Все же лучше, чем так сидеть.
Отправив записку Эльге через посыльного, Ирэн вдруг вспомнила, что она приглашена обедать в другое место, где отказаться было невозможно.
– Я позвоню Эльге и скажу, что мы не можем прийти.
– Нет, не делай этого. Один из нас может пойти. Пойду я. Сейчас позвоню ей и объясню. Не беспокойся.
Ирэн слышала, как, кончая разговор по телефону, он сказал: «Большое спасибо». Затем он подбежал к ней.
– Ну вот, все улажено. Очаровательная Эльга говорит, что будет рада меня видеть. Я сначала провожу тебя к твоим друзьям, а потом поеду к ней. Эльга просила тебя приехать попозже, и я сказал, что ты, вероятно, заедешь.
– Да, конечно, теперь, милый, иди одеваться, а то опоздаешь.
Она вдруг позвала его:
– Жан!
Он вошел с головной щеткой в руке.
– Не играй, пожалуйста, сегодня. Хорошо?
– Да, не стоит перед самым концертом. Может быть, ты не хочешь, чтобы я шел туда? Ведь ты не ревнуешь меня?
Он весело засмеялся. Хорошее настроение вернулось к нему.
– Нет, не ревную, – тотчас же ответила Ирэн, – но при случае способна к этому.
Жан, улыбаясь, ушел к себе в комнату. Обед, на который была приглашена Ирэн, был первый со времени ее замужества. Ей казалось странным это возвращение к прежнему образу жизни после нескольких недель, проведенных с Жаном. Умственная и художественная жизнь в Гамбурге всегда была очень развита. Среди приглашенных к обеду был Гартен, всем известный издатель популярной газеты, Ферстнер, директор Американского Пароходного Общества, два или три молодых человека с именем и несколько писателей. Дамы, кроме Ирэн и еще одной молодой особы, Гарвенс, были женами присутствующих мужчин. Главной темой разговора были политические новости. Гартен, сидевший рядом с Ирэн, сочувствовал социалистическому движению. Он наклонился к ней, оживленно излагая свои взгляды. Тонкий обед, остроумные собеседники делали этот вечер особенно приятным. После обеда перешли играть в бридж в гостиной. Воспользовавшись минутой, Ирэн распрощалась со всеми. Лишь когда она села в такси, она почувствовала, какие приятные часы провела в этом доме. Как привлекательна и интересна жизнь! Она вдруг вспомнила, что за последнее время почти ничего не читала и совсем забросила дела, связанные с наследством Карла. Ей вдруг захотелось скорей вернуться в Вену, к старой жизни. Какое счастье, что они с Жаном скоро будут дома. На другой стороне реки, на фоне неба, зеленые и синие огни возвещали «Атлантика. Такси остановилось у бокового подъезда. Ирэн надеялась встретить Жана в вестибюле. Было уже поздно, около половины одиннадцатого. Не найдя его там, она послала за ним мальчика в комнату Эльга. Когда лифт опустился, из него вышел Жан.
– Фрау Гаммерштейн очень просит тебя подняться к ней. Зайди, пожалуйста. Было очень хорошо, встретишь твою знакомую, мадам Круа. Мы играли и пели.
Ирэн колебалась.
– Разве ты не хочешь вернуться домой и отдохнуть перед концертом?
– Нет, я чувствую себя великолепно. Пойдем, неудобно заставлять себя ждать.
Ирэн распорядилась заплатить шоферу. У нее не было ни малейшего желания видеть Эльгу, но ей не хотелось огорчать Жана. Он был такой довольный и счастливый.
Комната Эльга была вся в цветах, издававших сильный и острый аромат. Мадам Круа, очаровательная женщина, с прекрасными манерами и приятным голосом, старая подруга Ирэн, терялась в обширном пространстве этой комнаты. Кроме цветов, карточных столиков и Эльги, как всегда слишком шикарно одетой, было еще трое мужчин и еще одна дама в жанре Эльги.
– Наконец-то! – воскликнула Эльга. – Я уж думала, ты не приедешь. Хочешь ликеру или папиросу?
Ирэн закурила папиросу.
– Мы чудесно провели время, – сказала Эльга. – Как жаль, что тебя не было.
Ирэн и Жан просидели недолго, так как, к счастью для Ирэн, мадам Круа предложила подвезти их домой на своем автомобиле. Она сообщила, что живет в Гамбурге со своим мужем, крупным коммерсантом. Они наняли дом и намеревались прожить здесь целый год, так как ее муж изучал одно предприятие, которое он собирался купить. Она вспоминала с Ирэн годы совместного учения, а Жан слушал.
– Эльга устраивает большие обеды, – сказала Ирэн, снимая пальто в гостиной.
– Они, по-видимому, очень богаты, эти Гаммерштейны, – сказал Жан.
– Без сомнения, – ответила Ирэн. – Я прекрасно провела время, познакомилась с Гартеном, здешним крупным издателем, и мы с ним все время спорили о социализме. А кто был у Эльги? Я не расслышала фамилий.
– Я сам плохо разобрал. Один был Рейс, другой что-то, кажется, на «берг», а третьего совсем не помню, он пришел только в десять часов.
– Значит, вы не все у нее обедали? Эльга была одна?
Жан прошел в свою комнату, не ответив. Он обедал с Эльгой наедине, и она просила не говорить об этом Ирэн. Ему это сначала было неприятно, но, когда она повторила свою просьбу, взяв за руку и заглянув ему в глаза, он ответил ей многообещающим взглядом и решил исполнить ее желание. Он смущенно вспоминал еще другое, что не было выражено словами, но о чем красноречиво говорили ее глаза. Невозможно рассказать все это Ирэн.
Весь следующий день он играл упражнения и совершенно забыл про Эльгу и вечер у нее. Он всегда очень нервничал перед концертом, и нужна была вся энергия Эбенштейна, чтобы успокоить его; в шесть часов у него страшно разболелась голова. Ирэн сидела около него и гладила ему голову.
– Я чувствую себя разбитым, совсем разбитым, – говорил он. – Смотри, как дрожат мои руки!
Ирэн засмеялась.
– Не говори глупостей, милый, у тебя болит голова, но ты совсем здоров и будешь восхитительно играть.
Когда настало время собираться, Эбенштейн зашел за ними.
До Жана выступал Бахман. Он спокойно вышел на эстраду, расточая приветственные улыбки публике, и великолепно исполнил свой номер.
Ирэн услышала знакомый шелест программ. Публика ожидала выход Жана. Он быстро вышел из боковой двери, взошел на эстраду, поклонился и поднял скрипку. Ему аккомпанировал Пацнов, молодой венгерец. Жан не смотрел ни на кого, взгляд его блуждал над зрителями. Полузакрыв глаза, он начал играть.
Стало сразу ясно, что успех ему обеспечен. Огромная зала замерла. Публика слушала, затаив дыхание. Жан играл необычайно, изумительно. Кончив играть, он с каким-то удивлением посмотрел на бешено аплодирующую публику. Огромный букет белых роз упал к его ногам. Ирэн смотрела на него со слезами на глазах; ей так хотелось встретить его глаза. Как бы почувствовав ее взгляд, он повернулся прямо к ней и улыбнулся. Его бледное лицо покрылось румянцем.
Уступая уговорам Эбенштейна, Жан охотно дважды сыграл на бис. Публика очень долго не расходилась и устроила Жану грандиозные овации. Все аплодировали, кричали, многие плакали, Жан вышел из зеленой комнаты со скрипкой в руках. Лицо его сияло от счастья. Он был олицетворением радости.
