Роберта Лэтоу - Её единственная страсть
Узнав о разводе, Фрида расплакалась:
– Что я скажу соседям, родным, друзьям?
Отец слушал по отводной трубке в спальне и ответил за дочь:
– Фрида, не говори ничего. Думай об этом как об осложнении в шахматной партии, которую ведет Дендре. Ты же знаешь, что наша дочь не вступает в игру, если ее шансы на выигрыш не превышают пятидесяти процентов.
– Это безумие! У нашей дочери самая большая трагедия в жизни, а ты предлагаешь думать об этом как о шахматах! Этим она вернет мужа, спрашивается?
– Да, – в один голос ответили Дендре и Гершель.
Фрида долго молчала, потом объявила:
– Пусть будет так. Я ничего не смыслю в шахматах. Так что больше не буду ни о чем спрашивать. Но дай мне знать, когда выиграешь эту игру!
Ни мать, ни отец, к их чести, не мучили ее расспросами, что происходит между ней и Гидеоном. Гершель начал разговор как всегда:
– Ну как жизнь? У тебя и девочек все в порядке?
– У девочек все замечательно. У меня все нормально, я как раз одеваюсь к обеду – идем в ресторан с Гидеоном.
– Это хорошая новость или плохая? – осторожно спросил отец.
До его вопроса Дендре не думала, хорошо это или плохо для достижения ее цели. Но тут ей пришлось задуматься, и она поняла, что очень хорошо.
– Хорошая, папа.
– Это шах или мат?
– Позвоню вечером, скажу. Игра еще не закончена.
– Жаль, я не заключаю пари.
Дендре засмеялась:
– А на кого бы ты поставил?
– Не на Эдер, разумеется!
– Папа, я люблю тебя.
– Я тебя тоже.
На этом они попрощались.
Гидеон появился у Дендре в час дня. Юкио впустил его, и Гидеон сказал ему:
– Мне очень не хватает тебя и Китти. Моя домашняя жизнь – сплошной кавардак.
– Гидеон, думаю, не будет жестокостью сказать, что меня это не удивляет. Эдер обладает многими достоинствами, но не думаю, что она ценит домашний уют.
Гидеон засмеялся:
– Нет, она просто не понимает, что такое дом, очаг.
Дендре слышала это сквозь приоткрытую дверь спальни. Еще раз взглянула в зеркало и вышла к бывшему мужу.
Одежду она подобрала очень тщательно: мини-юбку из черной замши и индейские золотые украшения, купленные в свое время Гидеоном; она надеялась, что эти вещицы напомнят ему о многих чудесно прожитых вместе годах. Впервые со дня развода Дендре увидела взгляд и улыбку Гидеона, в которых были любовь и плотское желание.
– Для наивной девочки из Бруклина ты проделала большой путь. Выглядишь потрясающе элегантно! По-прежнему женщина без модных ярлыков, по-прежнему женщина, способная удивлять меня, – поддразнил он.
– Тогда почему с тобой я всегда чувствую себя бруклинкой, которая вышла замуж за Гидеона Пейленберга?
Это такое приятное чувство, Гидеон, что напоминать об этом нет необходимости, – мягко отозвалась она.
– Я скучал по тебе с того дня, как ты ушла. Мне тысячу раз хотелось сказать тебе об этом.
И он направился к ней.
Гидеон любил ее. Она всегда это знала, знал и он. Сердце Дендре наполнилось радостью. Он обнял ее и поцеловал в губы. Без вожделения, но с любовью, нежностью. Гидеон подержал Дендре в объятиях, глядя в глаза, потом отступил назад и сказал:
– Я не представлял, как сильно люблю тебя.
– Представлял, только не хотел признаваться в этом себе. Прошу тебя, Гидеон, давай не будем говорить о прошлом. Сегодня я хочу сказать тебе то, что ты должен узнать от меня, а не от других. Давай поговорим за обедом, в людном месте, где я смогу сохранять присутствие духа.
Гидеону стало не по себе от страха. Этого чувства он никогда не испытывал. Он понял, что любит Дендре, и боязнь потерять ее навсегда поразила его, будто удар. Он вышел следом за ней из номера, из отеля, ошеломленный мощью собственного чувства. Больше ждать он не мог. Когда швейцар распахнул дверцу такси, Гидеон отвел Дендре в сторону.
– Я люблю тебя больше всех женщин на свете. Ты мой мир – и я не могу жить без тебя. Давай начнем все заново. Прошу тебя, выходи снова за меня замуж. Какой-то угол моей жизни опустел, когда ты ушла, а у Эдер нет ни любви, ни желания заполнять его.
– Можно, я отвечу после обеда? – спросила Дендре, сердце ее колотилось, на глаза навернулись слезы радости.
Швейцар и таксист все слышали и были тронуты объяснением Гидеона. Дендре уселась в машину, и, прежде чем Гидеон успел за ней последовать, таксист пробурчал себе под нос:
– Нечасто увидишь такое на улицах Нью-Йорка. Надеюсь, она скажет «да».
Гидеон внезапно успокоился. После этих слов все пришло в порядок. В такси Гидеон и Дендре не перемолвились ни словом. Однако в их молчании не было напряженности. Им всегда бывало уютно и без слов.
Расплатившись с таксистом – тот получил щедрые чаевые, – Гидеон повернулся к Дендре и сказал:
– Эдер слишком много говорит, это действует мне на нервы.
Оба они рассмеялись, и Дендре ощутила полнейшее блаженство. Гидеон разлюбил Эдер! Она взяла его за руку, и они поднялись по ступеням Сигрэм-билдинга в ресторан.
Гидеон заказал шампанского и повернулся к Дендре.
– Терпеть не могу это место – слишком претенциозное. Но не для нас с тобой. Вот почему я его выбрал. Мы здесь никого не знаем, значит, нам никто не помешает.
Не успел он договорить, как возле них уже стоял архитектор Филипп Джонсон. Гидеон подскочил и, не дав ему раскрыть рта, сказал:
– Филипп, не сочти это грубостью, но мы хотим побыть одни.
Джонсон поспешно отошел.
– Он никогда не простит тебе этого, – заметила Дендре.
– Ну и что? – возразил Гидеон, потягивая вино, после того как чокнулся с ней.
– Ничего. Ты всегда был прав насчет людей, насчет мира и насчет меня, Гидеон.
Дендре заметила, как приятно ему это было услышать. Он потянулся к ее руке, она чуть-чуть отодвинулась.
– Гидеон, я попросила пригласить меня на обед, чтобы сказать, что я делала после того, как мы разошлись. Помнишь, я позвонила тебе, попросила деньги на новый дом, и ты прислал их?
– Да, – ответил он в некотором недоумении.
– Так вот, дома, чтобы жить в нем, я не купила. Но приобрела одну постройку.
– Не понимаю. Я знаю, ты не стала бы брать у меня деньги на одно, чтобы истратить на совершенно другое. Так какую же постройку ты купила?
Многоэтажный гараж! Пожалуйста, не задавай больше вопросов. Дай мне рассказать. Осознав, какое богатство я получила после развода и выслушав весьма дельную речь Хэвера о том, что с картинами нужно обращаться должным образом, я стала обдумывать варианты. Хэвер был честен со мной – даже слишком. Он дал понять, что считает меня слишком глупой, чтобы иметь дело с доставшейся мне коллекцией. Я поняла, до какой степени алчны, недобры, жестоки и хитры торговцы картинами. Он открыл мне глаза на мир искусства и на то, как богачи, снобы и эстеты будут судить бедную глупую Дендре Пейленберг. Я очень быстро поняла, кто хорошие ребята, а кто акулы. Это было интересно, но заставило меня еще больше беспокоиться о судьбе своей коллекции.
