Лиза Фитц - И обретешь крылья...
В день объединения Германии я была вдрызг пьяна и в пять часов утра еще накачивалась в баре с одним актером из Кельна, после похода по разным кабакам с Фридером, начальником цеха какого-то химического концерна. В каком-то секс-баре третьей категории я внушала какому-то транссексуалу, что существа типа него обогащают наш мир, что нам нужны такие люди. Начальник цеха оскорбленно ругался и пытался затащить меня в отель. Я агрессивно обвиняла его в мелочности, мещанстве и католицизме. В конце концов он оставил меня сидеть одну в этом кабаке, не в силах больше выносить моих обличительных тирад.
Свою работу в Берлине я сделала первоклассно, надежно и плодотворно.
Приехав домой, я попыталась найти путь к единению с Симоном. От чтения моего дневника он отговорился тем, что я, по его мнению, уже в слишком большом разладе сама с собой, чтобы вообще мочь продолжать какие-либо отношения с ним.
Но почему же тогда масса людей уже читали мой дневник?
— Связь движет сама себя посредством действий! — говорил Янни. — Без успеха люди теряют веру, надежду и мужество.
От Симона не поступило никакого отклика.
Мое внутреннее и внешнее одиночество усилилось. Гостиничные номера, время от времени — выпивка, сигареты. Гастроли в Гамбурге — городе, где после одиннадцати вечера все вымирает. Мой водитель на тех гастролях попытался подыскать мне мужчину и притащил какого-то служащего из налоговой канцелярии. Все вокруг смертельно скучны, включая и этого несчастного бухгалтера. Всем решительно нечего сказать, никто не обращает внимания на назначенное время. Попыталась пройтись по кабакам — везде от силы человек пять. Безотрадно и скучно. А как еще может быть после Янни, этого насмешливого деспота?
Жене Симона пришлось лечь в больницу.
Предродовые боли потребовали медикаментов и постельного режима. Пара этих дней — несмотря на их цену — легли бальзамом на мою измученную душу. Впервые за долгое время я испытала чувство, что живу в относительно спокойной обстановке. К сожалению, это счастье продлилось два коротких дня.
Появление ребенка на свет ожидалось в середине декабря.
Через два месяца после вселения Симона наши с ним беседы стали несколько осмысленнее. Временами они протекали, пожалуй, слишком бурно, но зато продуктивно. Вот сейчас наши отношения могли бы во что-то вырасти, могли бы стать глубже, могли бы подняться на более высокий уровень, говорила я себе. Могли бы, могли бы, могли бы…
Затем его жена вышла из больницы. Врачи стали давить на Симона, взывать к совести, уговаривать вернуться к ней, домой.
— Если с ней что-то случится, — говорил главврач, — вся ответственность ляжет на вас, господин Шутц. Тяжелое состояние вашей жены напрямую зависит от тех волнений, которые вы ей доставляете.
Очевидно, его семейство здесь постаралось. Симон снова колебался, стоя перед важным решением: что прежде — ответственность или чувство? Есть ли любовь — ответственность или, наоборот, ответственность — это любовь? Конечно, и то и другое, но когда перед тобой стоит выбор, то что должно перевесить? Его жена категорически отказывалась от всякого рода проявлений заботы со стороны брата, сестры или матери — ну, конечно. Она боролась, как никогда прежде. А он колебался.
Предстоял отлет на Бали. Симон из-за тяжелого состояния своей жены должен был остаться рядом с ней — и жить, разумеется. Конечно. Как же иначе! Все были на ее стороне. И никого — на моей.
Перед этим мне еще предстояло на три дня съездить в Штутгарт с сольной программой. Это был громадный успех, все билеты на три дня были раскуплены. Швабы, несмотря на часто присущие им сытость и самодовольство, приняли меня хорошо. Этакий успешный маленький тур перед отдыхом.
Итак, четвертого декабря мне предстояло лететь на Бали на шестнадцать дней, в полном одиночестве. И я решила не отказываться от этого.
Предпоследний и последний дни перед отъездом я провела в постели с Симоном. Все было, как всегда, прекрасно, мы купались в наслаждении, внюхивались друг в друга, прижимались друг к другу, были блаженны и нежны так, как будто мир вокруг нас лежит, охваченный войной, и мы пользуемся коротким мигом затишья для священного праздника. И он как прежде уверял меня, что не хочет больше жить с Бриттой, в каком бы состоянии она ни была, а хочет быть только со мной. И никакие аргументы во всем мире не могут отговорить его от этого.
— Но ведь она все-таки рожает ребенка от тебя??
— Ребенок, — сказал он, — это еще не основание для того, чтобы оставаться с женщиной; оставаться нужно, я думаю, на всю жизнь…
Он не сдавался.
— Ну хорошо, — сказала я, — подождем до тех пор, пока этот ребенок не появится на свет. Тогда посмотрим. В любом случае я хочу, и это сейчас мое самое главное желание, снова прийти в хорошую профессиональную форуму!
Торак рассмеялся и покачал головой.
— А все-таки, сударыня, ваша выносливость просто потрясающа, как, правда, почти и у всех женщин…
— Да, по части стойкости в длинных забегах мы непревзойденны. Почему я так долго все это терпела? — я растерянно взглянула на него.
— Должно быть, где-то в глубине это вам нравилось, уважаемая. Можно ведь уютно обустроиться и в страдании… и в депрессии пригреться. Это ведь всегда освобождает от необходимости как-то действовать. Это такая защитная оболочка, а снаружи поджидает работа. А ведь когда ничего не делаешь, то и не ошибаешься! Возможно, вы на этот раз хотели быть лишь зрительницей, а не актрисой?
— Вы полагаете, что поскольку в профессиональной сфере я активна, то в сфере личной, скорее всего, буду пассивна? А не слишком ли это просто?
— Вовсе нет. И, к тому же, никаких проблем с соответствующим партнером.
— ???
— Вы переживаете свою жизнь, как мистерию, как театральное представление. Поэтому не порываете окончательно с этой связью. Вы хотите знать, чем кончится эта драма. В противном случае вы чувствовали бы неудовлетворенность. Любое событие — это ваша собственная драматургия. И вы ни в коем случае не хотите банальной концовки.
— Да. Я считаю, что эта драма не заслуживает отстраненного наблюдения.
— Но мы ведь еще не подошли к концовке, хотя я подозреваю, что уже близок своего рода… позвольте мне отгадать… кульминационный момент?
— Это можно так назвать… — улыбнулась я. — На самом деле…Не хотите ли еще чаю? Я заварила свежий. И… дорогой Торак, мне было бы очень приятно, если бы следующую главу мне не пришлось рассказывать самой. Избавьте меня от этого… Позвольте снова предложить свой дневник.
