Татьяна Туринская - На восходе луны
— А вы что, его мясом никогда не кормили? — Марина была уже на грани истерики.
— Как же 'не кормила'? Что ты такое несешь?! Я вообще вижу, тебя эта ситуация забавляет. Я же говорю — душегубка! Конечно, я кормила Витюшу мясом. А как же, я ведь прекрасно понимаю, что растущему организму, тем более будущему мужчине, мясо крайне необходимо. Но я же его кормила грамотно! Я сначала дважды перекручивала мясо на мясорубке, добавляла туда вареное яичко, бульончик, сливочное маслице и только после этого кормила ребенка! Но не натуральным же! Разве можно натуральным?!!
Марина все же не сдержалась и расхохоталась. Тут, видимо, сказалось все вместе: и разочарование в мечтах, и вынужденное возвращение в немилый дом, и утренняя ссора с Каламухиным. Ираида же Селиверстовна со своим рассказом просто добила ее. Марина хохотала сначала весело, задорно, заливалась колокольчиком. Постепенно смех ее перерос в истерический хохот. Она смотрела на возмущенную ее беспардонностью старуху и смеялась ей в лицо. Лишь минуты через три, устав от хохота, надорвав голосовые связки, отрывисто рубанула осипшим голосом:
— Вы хоть понимаете, что вы наделали? Сказать вам? Ираида Селиверстовна, вы всего-навсего испортили жизнь своему единственному горячо любимому ребенку. Вы вырастили его белоручкой и эгоистом, не понимая, что обрекаете на одиночество и страдания. У него нет друзей, потому что он никому, кроме вас, не интересен. Он даже не умеет толком общаться, потому что всю жизнь, по большому счету, общался только с вами, сумасшедшей сюсюкающей мамашей. Он не умеет любить, он не умеет дружить. Он не умеет дорожить кем бы то ни было, даже вами. Он только после вашей смерти поймет, что вы ему нужны. Но опять же не потому, что он вас любит, а потому, что после вашей смерти его уже никто никогда не будет любить. А еще потому, что некому будет создавать ему привычный комфорт. Он — несчастный человек, совершенно равнодушный, бесчувственный чурбан. Он робот-потребитель. И все только потому, что его родила и воспитала свихнувшаяся на собственной невостребованности женщина. Вы полжизни пытались его родить и, наконец родив, оставшуюся половину жизни сдуваете с него пылинки. Отчасти я вас понимаю — женщине, от рождения предназначенной для продления рода, нелегко смириться с невозможностью дать жизнь ребенку. А вы никогда не задумывались, почему так долго не могли забеременеть? Быть может, вам, как душевно неуравновешенной женщине, просто-напросто нельзя было иметь детей? Чтобы не загрязнять человеческое общество моральными уродами. Может, именно поэтому вы и не могли иметь детей? А потом вдруг таки получилось, потому что кто-то там, наверху, ушел в кратковременный отпуск, отлучился от дел не вовремя. А вы тут же воспользовались его отсутствием в собственных корыстных целях. Вы, Ираида Селиверстовна, родили ребенка по недосмотру!!! Ваш Витенька — небесное упущение, ошибка, недоразумение. Такое же недоразумение, как и вы сами со своей неразумной материнской любовью.
По мере продолжения длинной Марининой тирады Ираида Селиверстовна выпучивала маленькие свои глазки. Под конец старушка уже едва дышала от гнева и возмущения, напрочь позабыв, как выдыхается воздух из легких. Наконец справилась с дыханием и заверещала на всю квартиру, не опасаясь разбудить немощного Теодора Ивановича:
— Витя! Витюша! Она, она… Витя!!!
Перепуганный Каламухин выскочил из спальни в семейных трусах, напрочь забыв о приличиях:
— Чтооо? Что такооое?
Марина торжествующе улыбалась. Наконец-то! Свершилось! Она таки разрубила гордиев узел. Конец мучениям, конец семейной жизни. Она больше не Каламухина!!!
Несмотря на то, что сын стоял перед нею собственной персоной, Ираида Селиверстовна продолжала вопить:
— Витя, Витюша!!! Сюда, скорей сюда!
Долго Тореадоровичу пришлось трясти ее за плечи, дабы старушка наконец прекратила орать. Впрочем, Марина не стала дожидаться, пока Ираида Селиверстовна передаст сыну содержание 'задушевной беседы' с невесткой, да еще непременно приукрасит, вывернет ее слова наизнанку. Сама рассказала:
— Не волнуйся, Каламухин, это скоро пройдет. Это называется шок. Шок от правды. От горькой правды. Просто я раз в жизни позволила себе сказать все, что думаю о тебе и о твоей маразматической мамаше. Полностью повторять не буду, дословно не помню. Остановлюсь лишь на основных тезисах своей торжественной речи. Каламухин, ты зануда и эгоист, больше того, ты редкий придурок. А придурок и эгоист ты из-за того, что таким тебя сделала сумасшедшая мамаша, которой категорически нельзя было иметь детей. Все, подробности узнаешь у драгоценной мамульки. Аришенька, детка, собирайся, мы уезжаем.
Аришка, перепугано прижавшаяся к дверному косяку, спросила:
— Мы едем к бабушке, да?
Марина торжественно объявила:
— Нет, детка, мы едем домой. Мы отбыли свое заключение под стражей. Мы сами себя выпустили на свободу. Мы едем домой!!! Одевайся, родная моя, завтракать будем дома, на свободе!
Вот так, в один момент, неожиданно для самой себя Марина снова стала свободной женщиной. Как раз тогда, когда уже и не надеялась, когда мобилизовала все свои силы для того, чтобы еще раз попытаться наладить семейную жизнь с Каламухиным.
Однако утренние встречи и выяснение отношений на этом не закончились — у входа в супермаркет ее терпеливо поджидал Антон:
— Марина! Ну наконец-то, я уже весь испереживался! Мы же договаривались на одиннадцать в прошлую субботу, я полдня ждал, потом еще полдня звонил…
— Здравствуй, Антоша, — устало поздоровалась Марина. — Просто я посчитала, что в нашей встрече нет ни малейшей необходимости, была уверена, что ты и так все понял.
— И что я должен был понять?
— Что мой ответ: 'Нет'.
На лице Антона заиграли желваки:
— Вот прямо так категорично?
Марина кивнула:
— Да, категорично.
— Позвольте спросить — чем же не угодил на сей раз?
Антон произнес это с некоторым ехидством, и Марина поняла, что без подробного 'разбора полетов' обойтись не удастся. Вытащила из кармана купюру, протянула ребенку:
— Аришенька, пойди в киоск, выбери себе мороженое. Только смотри — с моих глаз ни шагу. Договорились?
Аришка радостно ухватила денежку, крепко сжала ее в крошечном своем кулачке:
— Договорились, мамуля! — и вприпрыжку поскакала к киоску в пятнадцати метрах от магазина, где вилась небольшая очередь к окошку за вожделенной прохладой.
Марина с вызовом посмотрела на Антона:
— Я что, должна объяснять свой ответ? Сам не понимаешь?
Антон невесело усмехнулся:
