Елена Чалова - За облаками – солнце
Машина также благополучно пересекла поток, и все, включая водителя, опять уселись в кружок на камни и покурили.
И вот после очередного серпантина впереди показалась долина, где даже имели место кое-какие посадки и зелень. А на склоне ржавого цвета горы, словно гнездо гигантских пчел, лепилась кучка белых построек. Отчетливо видны были плоские крыши и разновеликие, построенные вплотную и один над другим домики, их темнеющие окошки. Ткнув пальцем в это причудливое образование, водитель важно произнес:
– Гомпа Рамсу.
Попасть в монастырь оказалось проще простого. Они оставили машину внизу, там, где кончилась дорога, и по пыльной, но не слишком крутой тропинке стали подниматься в гору. У Лары колотилось сердце, и она судорожно хватала ртом разреженный воздух. Шли медленно, и Сергей поглядывал на жену с тревогой. Когда дорожка вышла на «финишную прямую» к воротам гомпа (честно сказать, и забор и ворота скорее выглядели как констатация намерений, чем как стена и дверь. Забор – поставленные на расстоянии метра друг от друга невысокие каменные блоки, а ворота – еще один проем, немного шире, чем другие), они увидели, что вдоль обочины стоят высокие и тонкие жерди. Меж ними натянуты веревочки, на которых трепещет множество разноцветных флажков.
– Ишь ты, – пробормотал Сергей, разглядывая местами выцветшие, местами рваные, но все еще яркие тряпицы. – Праздник, что ли, у них тут…
Во дворе они увидели двух пожилых монахов. Одетые в желтые и малиновые одежды, они сидели на лавочке и следили за стайкой мальчишек, которые носились по пятачку перед каменным строением, гоняя по этому пыльному и не слишком просторному полю пластиковую бутылку вместо мяча. На европейцев они никак не отреагировали, и пришельцы в растерянности остановились, не зная, куда идти дальше.
Кто-то дернул Лару за рукав, и, глянув в сторону, она увидела невысокого и тощенького мальчишку, одетого в желтую хламиду. Он был настолько худ, что у женщины жалостно кольнуло сердце. На бритой голове едва отрос темный ежик, и каждый мог видеть, какая эта голова шишковатая.
– Что вы хотите? – спросил монашек на сносном английском.
Лара принялась объяснять, что ей надо найти человека, который, может быть, потерялся и теперь живет здесь. Монашек выслушал, разглядывая их темными глазами и ничем не выдав удивления или других чувств. Потом сказал:
– Я позову к вам старшего.
– Настоятеля? – спросила Лара и удивилась, услышав:
– Нет, вопросами персонала занимается его заместитель.
Она опешила было, но потом сообразила, что мальчишка, видимо, часть фраз заучивал из какого-то учебника, и теперь просто подобрал подходящее к случаю клише.
Монашек провел их в храм. Там возвышалась высокая – метра полтора, да еще поднятая на постамент – статуя Будды. Позолоченное дерево кое-где потрескалось, но все же Будда выглядел очень солидно, и на лице его скульптор запечатлел легкую улыбку (не менее загадочную, чем у Моны Лизы).
Храм украшали и другие статуи, поменьше. Они рассажены были как гости на деревенской свадьбе – на столах, поставленных буквой П. Основными цветами штор и драпировок в помещении оставались желтый и красный.
Вскоре монашек вернулся. За ним в зал вошел старик, его лицо покрыто было таким множеством морщин, что среди них совершенно терялись и незначительный нос, и узкие глаза. Старик сел на скамеечку у ног Будды, а гостям жестом указал на два низких, похожих на игрушечные, стульчика. Сергуля садился на свой очень осторожно, опасаясь переломать местную мебель, рассчитанную на гораздо более субтильную публику.
Процесс общения шел не слишком просто. Пожилой человек не говорил по-английски, и Лара излагала суть дела молодому монаху, который, в свою очередь, переводил ее речь на местный диалект. Она коротко рассказала об экспедиции в Китай и о своей надежде на то, что отец жив…
– Как зовут твоего отца? – произнес старческий надтреснутый голос на неизвестном языке, и молодой монашек перевел фразу на английский.
– Тимур… Тамерлан, сын Таймаса.
– Здесь нет человека с таким именем.
Вот так. И можно ехать обратно. И ни к чему была ужасная дорога, и тяжесть в груди, и грязь, и невероятное небо, на которое ей почему-то страшно смотреть.
– У него на левой руке два шрама, вот так и так, – она показала, – и на спине, справа под лопаткой, рваный шрам. Я просто хотела знать, жив ли он…
Монашек перевел, и в комнате воцарилось молчание. Потом старик что-то сказал, встал и ушел. Лара взглянула на монашка. Тот подошел к ней и, осторожно коснувшись руки женщины сухой худенькой лапкой, сказал:
– Иди за мной.
Сергуля начал было подниматься с места, но монашек отступил и замотал головой.
– Я пойду одна, – устало сказала мужу Лара и последовала за мальчиком.
Они вышли из помещения и потом на просторную площадку, с которой открывался вид на горы. Сбоку ступеньки – не ступеньки, чуть выровненные и обтесанные камни вели вверх. Лара с трудом карабкалась за монашком, который козленком прыгал по негабаритным булыжникам, ловко переступая босыми ногами. Они поднялись по склону выше монастыря, и теперь сверху виднелись все плоские крыши, игрушечные домики и натянутые вдоль дорожки веревочки с разноцветными флажками. Наверное, это своего рода видовая площадка: небольшой ровный участок, здесь можно сесть, прислониться спиной к нагретому солнцем камню и любоваться видом на долину. Мальчик велел ждать, робко улыбнулся, услышав слова благодарности, и запрыгал вниз.
Лара сидела и тихо радовалась, что на ней плотная с длинными рукавами рубашка. Странное какое место – солнце жарит, а воздух холодный. Вообще она для себя выяснила, что высокогорье переносит плохо. Все время хочется спать и голова кружится. Время от времени как-то муторно подташнивало. От тяжкого самочувствия местные красоты смазывались, и в глаза лезли раздражающие моменты типа плохих дорог, грязи, нехватки зубов у многих представителей местного населения, хоть и совсем не старых. Стоматология, должно быть, совсем никакая. Но ведь если честно – здесь, наверное, красиво. Только чужое все. Горы эти невозможные. Синева неба резала глаза, и она зажмурилась, а потом вдруг почувствовала, что рядом кто-то есть. Испуганно дернулась, чувствуя, как заколотилось сердце, и увидела человека в желтой одежде и с бритой головой. Еще один монах. Он подошел, сел рядом и сказал:
– Здравствуй, детка.
Лара, не веря себе, разглядывала отца. Да, точно он. Худой, и кожа стала еще более темной. И очень чудно видеть его бритую голову. Она робко протянула руку и коснулась его щеки. Тимур, видя, что она плачет, погладил Лару по голове. Она привалилась к его плечу, удивляясь странному запаху. Дым и что-то еще. Благовония, может быть.
