Елена Пряжникова - Куда приводят мечты?
Закрыв дверь детской, я направился в кабинет, захватив с собой бутылку виски. Еще очень долго я сидел и думал о Роуз, о нашей Элли, о семье и о наших мечтах, которые, я был уверен, еще успеют воплотится в жизнь… На стенах кабинета, там где должны были висеть ее картины, сейчас была лишь пустота. Я уже не раз проклинал себе, что отпустил ее в тот день от себя, проклинал за то, что не почувствовал, что случится этот взрыв, за то, что не предостерег ее, не поехал вместе с ней. Возможно, все могло быть иначе, но лишь тогда, если бы мы были другими людьми…
Когда стрелки часов приближались к трем часа ночи, тишину дома пронзила телефона трель. Я быстро взял трубку, чтобы шум не разбудил дочь.
— Слушаю.
— Мистер МакКарти? — спросил меня уже знакомый голос.
— Да, доктор Джонсон, — отозвался я. — Что-то случилось с Роуз?
— Да, — голос врача совсем стих. — Думаю, вам следует приехать в больницу. Это не телефонный разговор.
В ответ я положил трубку, а по комнате раздалось мелодичное звучание рассыпавшихся по полу осколков бутылки.
— Все будет иначе, — шепотом повторил я те слова, которые сказал Эли на ночь, только теперь уже я пытался успокоить сам себя…
— Джонсон, но ведь вы могли сделать что-нибудь? — я тряс доктора за плечи уже несколько минут, а он лишь опустил глаза в пол и не сопротивлялся, понимая, что мне сейчас нужно высказаться и выплеснуть все эмоции, которые в противном случаи просто могут разорвать меня изнутри…
— Эмметт, было сделано все, что только возможно. Учитывая тот букет хронических заболеваний, которым обладала ваша жена, чудом можно считать уже то, что она не погибла сразу после взрыва.
— Чудом? — жестоко усмехнулся я. — Да она даже не успела понять, что жива!
— Мистер МакКарти, успокойтесь. Теперь уже ничего не изменишь, — он положил руки на мои плечи в попытке успокоить, а я лишь грубо вырвался из-под них.
— А я хочу изменить! Слышите? Я хочу этого, — почти кричал я, не видя перед собой ничего, кроме белой пелены, что застилала мои глаза.
— Миссис МакКарти все еще в своей палате. Вам следует пойти к ней, — твердо произнес доктор Джонсон, будто бы не услышав моих слов, и я послушался, но перед этим неуверенно спросил:
— Хорошо. Только скажите одно, она приходила в себя? — мой голос слегка дрожал, и я был готов проклинать себя в случае положительного ответа, потому что в момент, когда Розали больше всего нуждалась во мне, меня не было рядом.
— Нет, — тихо произнес он, но я так никогда и не узнаю, что это было ложью в мое же благо.
Легкое трепетание длинных черных ресниц, и пронзительный взгляд карих глаз в белый потолок, а затем стон, пропитанный болью. Сейчас очнувшейся девушке не нужно было ничего, кроме его прикосновений, но их не было.
— Эмметт! Любимый, прошу, не оставляй меня. Не бросай меня здесь одну, — разносился чуть слышный шепот. — Только не сейчас…
А потом пришли врачи, и доктор Джонсон, но было уже поздно. На мониторе одиноко бежала прямая линия, и ничего уже нельзя было сделать…
В палате было холодно, единственное окно было распахнуто настежь, и лунный свет освещал комнату. Теперь Розали казалась еще красивее, чем была когда-либо прежде, но сейчас это уже не имело значения. Наше время ушло, а мы так и не успели его почувствовать, насладится им в полной мере. Наши судьбы всю жизнь переплетались благодаря случайностям, а мы безжалостно разрывали их, не сумев совладать с болью и считая, что вдали будет легче, но мы ошибались. Наша любовь была выше нас, сильнее, даже в те моменты, когда мы думали, что она стала прахом, она жила, трепетала в каждом из нас…
Я присел на краешек кровати и, взяв ее холодную руку, поднес ее к своим губам, пытаясь согреть. Я нечасто так делал, но я никогда не забуду, что из-за анемии руки ее всегда были холодными. И сейчас они оставались такими же, будто бы ничего не изменилось, будто бы она просто вновь уснула, и стоит мне тихо прошептать ее имя, она откроет глаза и улыбнется…
Я не знал, что мне делать, ведь я только обрел свое счастье. Всего пару дней назад мир напоминал яркую радугу, главным цветом которой была Розали, а теперь… Теперь вокруг меня лишь пустота. Я опустил голову к изголовью своей жены.
— Я люблю тебя, — тихо прошептал я, чувствуя, как по моей щеке ползет слеза. — Прости меня, Роуз…
Через день состоялись похороны: резной гроб из дуба, изнутри обитый синим шелком, ее белоснежное лицо и красивое платье. Для меня она всегда останется спящей красавицей, и когда-нибудь я найду в себе силы разбудить ее, но не сейчас… не сейчас…
Вокруг было очень много народу: некоторых я видел в первый раз, лица других просто забыл за годы проведенные в Канаде, в их руках были цветы, белые, красные, но какая теперь разница ей, ведь она не увидит их, даже не почувствует их аромата. Холодный ветер заставлял людей поеживаться, а у меня не было сил даже на это. Рядом стояла маленькая Элли и держала меня за руку, но лишь взгляд на нее, воплощение Розали на этой земле, заставлял мое уже мертвое сердце почувствовать гулкую боль, хотя я уже привык и к ней…
После речи священника, я должен был подойти к гробу первым, но не смог. Я не хотел сейчас прощаться с ней, не так быстро, не с такой сильной болью в искалеченной душе… Прошло полчаса: крышку гроба почти не было видно из-под покрова цветов, а народ разошелся, Элли забрали Алекси и Дэн, и я остался один. Сев на траву рядом с ее могилой, я закрыл глаза и почти забыл, как дышать. Розали наверняка хотела бы сейчас, чтобы я жил дальше, оставив свое сердце рядом с ней, чтобы я заботился о Элли, но я в отличие от нее не хотел этого, ведь я не был достаточно сильным, чтобы прожить жизнь без нее…
На улице стемнело, а я понял это лишь тогда, когда пришли рабочие кладбища, чтобы закопать могилу моей Розали. Им не нужно было объяснять, что их работу хочу сделать я, и они ушли, оставив мне лопату. Сбросив пиджак и закатав рукава рубашки, я начал методично закапывать свое прошлое, настоящее и будущее, которого у меня никогда не будет без нее. Я закапывал наши мечты, разлетевшиеся клочьями вместе со стеклами автомобилей и домов в тот день. Я закапывал свое сердце, свою душу, свою жизнь, — все, что она забрала с собой.
Возвращаясь, я не видел одинокую фигуру человека около одной из надгробных плит, не замечал света фонарей, освещающих дорогу, не слышал включенных сирен, проезжающих навстречу мне полицейских машин, не чувствовал ночной прохлады из открытого окна. Мир для меня перестал вращаться, а центр его, которым даже в то время, когда я этого не хотел, была Розали, навсегда остался в земле… Я не знаю, сколько прошло секунд, минут, а может быть часов, когда я переступил порог нашего дома, теперь уже холодного, но все еще хранящего ее запах. Медленно я прошел на кухню, наколол льда и налил в бокал виски: это не было утешением сейчас, скорее старой привычкой, от которой Роуз так и не успела отучить меня. Тянув глоток за глотком, я ходил по дому, включая свет в комнатах, чтобы одиночество не поглощало меня еще сильнее, чем сейчас. Последней дошла очередь до старой спальни Роуз: на кровати лежала ее сумочка, а оттуда выглядывала небольшая книжка в темном переплете твердом переплете. Сделав большой глоток виски, я взял ее в руки, ведь теперь ей все равно, кто увидит ее тайны. Распахнув книжку, я понял, что это ее личный дневник, так, по крайней мере, гласила надпись: "Розали МакКарти. Дневник", дальше шли несколько страниц рукописного текста.
