Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes"

Это, правда, произошло случайно. И очень символично. Я возвращалась под утро после той памятной ночи, буквально выползая из такси. Меня штормило и колотило так, что я не удержала равновесия, распластавшись ровно через три шага, когда машина уже выезжала со двора. Голова нещадно кружилась, тело ломило от устроенного Тором марафона, в течение которого я иссякла. Не зря чувствовала, что он выпьет меня до дна, так и вышло. Несмотря на то, что это был мой первый раз. Первый и единственный. И я дала себе обещание, что последний. Я никогда не смогла бы прикоснуться к кому-то другому.

Пока лежала на холодном асфальте, обдуваемая колючим пронизывающим ветром, думала о том, что очередная страница жизни сегодня перевернута. Стала женщиной в руках любимого мужчины, понимая — это действительно всё, что он мог мне дать. Точка.

— Ты пьяна? — раздался чей-то голос где-то рядом.

Разлепив потяжелевшие веки, отрицательно покачала головой.

После чего худощавый парень среднего роста помог мне подняться на ноги, бережно придерживая за спину. И очень настойчиво повел к зданию. Я, было, подумала, что это работник стоматологического кабинета, что красовался напротив. Так сказать, давший клятву Гиппократа. Но, нет. Мне открыли дверь именно тату-салона. Выбирать не приходилось. На тот миг всё было одно.

Горячий чай, проявление простого человеческого участия, неспешный ни к чему не обязывающий философский разговор, и я уже лежу на кушетке, придерживая руками низ бюстгальтера, скрытого под задранной кофтой, чтобы предоставить Шагену, мастеру, доступ к своему солнечному сплетению.

Мы листали альбом его работ, когда из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Парень раскрыл его и с обыденным «А, латынь» отставил в сторону, как ненужный мусор. Я же, словно в трансе, потянулась и вчиталась в строки с переводом. Когда увидела эту фразу, меня переклинило… Заметив мой взгляд, Шаген предложил перенести мысль на кожу…

Всё прошло успешно, я даже не чувствовала физической боли. Зато у меня было напоминание о том, что я живая. Я способна любить. Клеймо вечности.

— Сведёшь её.

Безапелляционный тон режет слух, возвращая на грешную землю из туманных воспоминаний.

В мою квартиру, где я стою под душем, а в спину мне дышит разъяренный дракон.

— Нет, — кидаю коротко, выдавливая щедрую порцию геля для душа на ладонь.

Принимаюсь намыливать тело, начиная с лица.

Но в следующую секунду мое занятие грубо прерывают, смывая водой пену, чтобы видеть глаза, глядя в которые жестко требуют:

— Да.

— Нет.

Отчетливое злобное рычание говорит о том, что Адонц на опасной грани. Таким я его никогда не видела.

— Ты испортила свою безупречную кожу… — повторяет.

— В этом мире нет ничего безупречного, Тор. И я никогда не была. И не буду.

Бьет кулаком по белой стенке, добиваясь глухого стука, потонувшего в шуме напора.

И потом наши взгляды смыкаются.

Это немыслимо.

То, как нас швыряет из одной плоскости в другую.

Не сговариваясь, врезаемся губами друг в друга, вкладывая в поцелуй всю свирепость, бушующую в обоих. Это длится часами. В моем представлении. Всё онемело, дышать нечем, пар продолжает валить клубами.

— Унеси меня в спальню, — прошу его, отстранившись.

Тор тут же выключает воду и подхватывает меня на руки. Вздыхающую, обомлевшую, ничего больше не соображающую опускает на покрывало, активируя сенсорный ночник.

Тусклый свет самого слабого уровня падает на него, и я любуюсь им снизу вверх с ракурса, обусловленного лежачей позой. Его мужественной красотой, каждой резкой чертой. Глазами, ставшими моей погибелью.

Я не хочу с ним бороться. Я устала.

— Знаешь, что я тебя люблю?

Застывает, подобно греческой статуе. Божественный в своем природном начале — мощи нагого тела, внимательном выражении сосредоточенного лица.

Мне сейчас не нужны ответные признания. Достаточно того, что он мой. Здесь. Хотел и хочет моей близости.

— Иди ко мне, — молю, еле шевеля пересохшими устами. — Я очень скучала.

Не ожидала, что он тут же рухнет на меня, с каким-то отчаянным сдавленным стоном прижавшись лбом прямо к каллиграфической строчке у сердца.

— Почему ты такая, Сатэ? За что ты мне дана? Зачем тебя сотворили такой первозданной! Вскрывающей мне вены одним чистым взглядом?..

Вплетаю свои пальцы в его темные волосы, наслаждаясь тем, что происходит в эту минуту. Я хожу по какому-то острому краю, и он причиняет мне боль и счастье одновременно. Не могу поверить в щедрость этой искаженной реальности.

— Поцелуй меня, Тор.

Совершенно мокрые, прижатые друг к другу, морально истощенные, тяжело дышащие. Мы неизлечимы, знаю.

Когда он не спешит выполнять эту просьбу, я с силой отталкиваю его и заставляю скатиться с меня, ложась на спину, а сама устраиваюсь сверху, тут же приникнув к жизненному источнику. Когда воздуха становится катастрофически мало, прерываю неистовый поцелуй и выпрямляюсь, рвано дыша. Мы поменялись ролями, теперь он снизу наблюдает за мной.

— Что она значит? — вдруг спрашивает, проведя подушечкой большого пальца по татуировке, вызывая мою дикую реакцию.

— Abyssus abyssum invocat, — произношу, сглотнув. — Бездна взывает к бездне.

— Твою мать, — шипит потрясенно. — Твою мать…

Стекающая с моих волос вода буквально затапливает обоих, будто находимся под водопадом. Тор удерживает мой взгляд, не позволяя шевелиться. И продолжает гладить строчку. От первой буквы к последней. И так по кругу. О чем-то размышляет, сузив глаза.

— Нравится положение? Хочешь остаться сверху?

Задыхаюсь от порочности, сквозящей в его голосе. Не знаю, когда привыкну к таким откровениям.

— Нет, — выдаю весьма возмущенно.

Начинает тихо смеяться, притягивая к себе.

— Не ожидал. Мне казалось, ты хочешь власти надо мной.

— Пошел к черту, Адонц, — выговариваю ему в шею, понимая, что дразнит меня. — Власть — это твоя прерогатива.

Моё тело в считанные доли секунд оказывается подкинутым, чтобы приземлиться на влажные простыни. Теперь я подмята под него, он на своём месте. И это устраивает обоих.

Ладонь накрывает край моего нижнего белья, затем опускается к подвязке. Возвращается обратно, и он аккуратно стаскивает безнадежно мокрую ткань, минуя украшение на бедре.

— Совершенно верно, кобра, — касаясь золотой змеи, завораживая интонацией. — Власть — прерогатива мужчины.

— Шовинист, — улыбаюсь, наблюдая, как его голова опускается к моей груди. — На самом деле, Адонц, ты не веришь в равноправие полов, сколько бы ни распинался. Ты всегда главный…

Застывает в миллиметре от острой вершинки. А потом смотрит мне в глаза исподлобья.

— Но ты любишь оспаривать это, да, душа моя?

Озноб одолевает прямо до костей, так много скрытой угрозы в этом вопросе. Никогда нам с ним не будет просто.

В следующую секунду я забываю о философских проблемах, потому что его умелые ласки выбивают всё, кроме одного желания — чувствовать близость любимого человека.

Всполохи огня одолевают низ живота, и мне практически больно от того, как остро всё ощущается. Удовольствие от каждого его прикосновения не сравнить ни с чем. Эти губы везде. Они убивают меня сладкой мучительной смертью. Я задыхаюсь, не успеваю прийти в себя, как тут же получаю новую порцию волн экстаза.

Любая попытка как-то ответить, пресекается им, будто сегодняшняя ночь моя. И потемневшие глаза, нависшие над моим лицом бездонными омутами, обещают, что потом я смогу отплатить ему той же монетой. Он меня научит…

Но не сегодня.

Потеряв счет времени, сосредоточившись на языках пламени, на которые похожи его пальцы, трогающие меня в самом сокровенным месте, вновь опускаю веки и непроизвольно затаиваю дыхание за секунду до того, как меня уносит очередным взрывом.

Не дает опомниться, накрывая своим телом, и одновременно с неистовым поцелуем входит, вырывая из глубин дикий крик, тонущий в его же губах.