Парень моей подруги. Запрет на любовь (СИ) - Теплова Юлия

Марго кивает, поддерживая.

– Он не простил публичного унижения и объявил мне негласную войну. Бил по разным мишеням: по моей гордости, успеваемости, окружению. Пытался взламывать мои соцсети и мелко гадил, обеспечивая мне работы на благо нашей славной школы. – Мой голос звучит ровно, но сердце гулко стучит в груди, перебивая мысли. Даже я сам чувствую, как кривятся губы. – Адище началось, когда Геля перешла в девятый класс, их перевели в наш корпус. Павлов напел Геле про то, какая она красивая, необычная начитанная… короче, быстро влюбил ее в себя. Мне назло. Потешался над тем, как она караулит его около класса, читал ее записки с признаниями вслух, но в глаза говорил ей о ее исключительности и неотразимости. Когда Геля конкретно влипла, он устроил ей американские горки: то манил к себе, то пинал, как бездомную собаку.

Марго смотрит перед собой и кусает губы.

– А ты?

– А я ничего не мог с этим сделать. Мы с Гелей часто ругались. Павлов внушил ей, что я абьюзер, а родители не любят ее, раз заставляют замазывать родимое пятно. Не принимают ее такой, какая она есть. Он наслаждался моей беспомощностью. Я же не мог запретить Геле чувствовать. Под конец года она стала дерганой, плаксивой и вечно сомневающейся в себе.

Перед глазами, как по заказу, встает тот гребаный вечер. Дискотека. Играет медленная композиция Стинга.

– Нас муштровали в школе, готовили достойных членов общества, – как будто со стороны слышу свой голос, наполненный сарказмом. – Но дважды в год нам устраивали имитацию светских мероприятий: музыка, фуршетный стол со сложными закусками, развлекательная программа, танцы.

Марго напрягается, сжимает пальцами колени.

А я продолжаю:

– Геля появилась во время медленной композиции в чудовищных туфлях на высоких каблуках. Не знаю, где она их достала: вульгарные, с платформой впереди, они были ей явно велики, – в груди становится больно и тесно. – Она шла с согнутыми коленками прямо к Павлову, который тусовался с Ольховской. Когда она пригласила его на танец. Он грубо послал ее, мне в отместку. Хуже всего, что она не ушла. Опустила плечи и продолжила что-то тихо говорить. Павлов сказал, что танцевать с воняющим псиной далматинцем ему будет приятнее, чем с ней. Почти все присутствующие заржали. Геля прижала ладонь к щеке, как будто ей дали пощечину, а потом рванула на выход. Самое удивительное, что она не потеряла туфли.

Молчу и смотрю на дорогу. Хочется что-то сломать или закричать, лишь бы не держать эту боль в себе.

– И ты его избил? – тихо спрашивает Марго бесцветным голосом.

– Да, сломал ему ногу. Меня оттаскивали втроем от него. Прибежали педагоги, вызвали охрану. Больше всего на свете я жалею, что сразу не побежал за ней. Когда я пришел в себя, побежал искать Гелю, но было уже поздно.

Вспоминаю открытое окно. Запах цветущих деревьев. Дорогую плитку в женском туалете. Мельчайшие детали, лишь бы не вспомнить ту страшную картину. Меня рвало. Потом приехала скорая, полиция, кто-то кричал внизу.

Я постарался стереть из памяти мамино лицо в тот вечер.

Разжимаю зубы: мышцы лица начало нещадно ломить. Марго подтягивает ноги к себе, на меня не смотрит. Отворачивается и снова плачет.

– Молодые люди, кинотеатр закрыт. – На ступеньках стоит охранник, но мы не реагируем. Спустя еще пару попыток сделать нам замечание, он машет на нас рукой и уходит.

– Она…

– Не знаю. Это уже пять лет изматывает меня. Судмедэксперт сказал, что она оступилась на этих ублюдских каблуках. Отец заказывал экспертизу несколько раз у лучших специалистов.

– Влад, мне очень жаль. Мне так жаль, – Марго обнимает меня обеими руками. Ластится, гладит шею, плечи. – Ты ни в чем не виноват.

Прикрываю глаза, ощущая звенящую пустоту внутри. Не хочется говорить, двигаться, открывать глаза. Но мне, на удивление, становится легче, как будто я тысячи километров тащил сто килограммовый рюкзак, а сейчас просто сбросил его.

37

Марго

Несколько дней спустя.

Мы сидим с девчонками на кухне и молча рассматриваем черный прямоугольник обычной пластиковой флешки. Глаза печет – сказывается бессонная ночь.

– А что, если он врет? – Первой нарушает молчание Тася. – Ты смотрела, что на флешке?

– Нет, она запаролена, – отрицательно мотаю головой и снова опускаю ее на сложенные руки.

Думаю, что Олег, наверное, смог бы справиться с этой проблемой, но я бы, скорее всего, не обратилась бы к нему за помощью. Да и в чем смысл, если это всего лишь копия?

– Надо Владу рассказать. Пусть сам разбирается, – говорит Марина. – Откуда этот тип вообще взялся?

– Из прошлого.

– Я согласна с Маринкой, – Тася сдвигает тонкие брови, – будет тебе еще этот козел угрожать. Вообще, оборзел! – Она выпрямляется и громко хлопает ладонью по столу. – Да задолбал этот кран капать! Бесит!

– Тась, не психуй, – говорит ей Марина и поворачивается ко мне в ожидании ответа.

– Нет, девочки, я не могу так рисковать. Вы же понимаете, что, если он не врет – папиной репутации конец. Работа – его жизнь.

Еще несколько дней назад мне казалось, что мое настоящее начало налаживаться. Учеба пошла в гору: я сдала на отлично первый зачет и дописала курсовую. Маринка окончательно оттаяла. Наша дружба вышла на новый уровень. Я перестала в душе осуждать девчонок и изводить их нравоучениями, если их решения казались мне «неправильными». Полностью сосредоточилась на своей жизни.

На выходных я первый раз осталась у Влада с ночевкой. Наврала маме, что поеду к девочкам, но она, похоже, раскусила меня. Молча отпустила, махнув рукой. Папа вернулся из командировки с подарками, и все ее внимание переключилось на него. Делить вечер, а потом ночь с Владом оказалось волнительно, но очень приятно.

И вот, когда мне показалось, что сгустившиеся над головой тучи рассеялись – появился Павлов. Он ждал меня в понедельник после бассейна. Это неприятно удивило: откуда ему знать мое расписание?

Артур прислонился к капоту своей машины и, насвистывая, рассматривал окружающую обстановку – спорткомплекс и аллея, утонувшая в чернильных сумерках. Ничего интересного.

– Приве-е-ет! – Он открыто улыбается мне, как будто мы закадычные друзья. Как будто не было отвратительной сцены в кино и его плотоядных губ.

Я молча спускаюсь по ступенькам. Сердце громко и тревожно стучит о ребра. Концентрируюсь взглядом на резиновых носах своих кед.

– Ты что, обиделась? – Он проворно преграждает мне дорогу, раскинув руки в разные стороны. – Ну, прости. Люблю злить Владика: он похож на глупого хаски, когда бесится. Не могу удержаться, чтобы не подразнить старого друга.

«Который тебе ногу сломал».

Поднимаю на него глаза. Артур сегодня в потертых, джинсовых шортах до колена, открывающих вид на его ноги. В глаза сразу бросается длинный, зарубцевавшийся шов вдоль икры. Еще несколько – уродуют колено.

Мы встречаемся взглядами, и в его – проскакивает надменность и вызов. Я пытаюсь обойти Павлова, но он больно хватает меня за запястье.

– Так и будешь молчать?

– А что мне с тобой обсуждать? – Выдергиваю руку. – Ты мерзкий провокатор. Я не хочу с тобой говорить. Ты мне отвратителен, – отталкиваю его от себя, но Павлов, слегка покачнувшись, остается стоять на месте. У него твердая грудная клетка и внушительный рост: толкай- не толкай, толку – ноль.