Галина Куликова - Одна помолвка на троих
– И где она теперь? – спросила Агата. – Ее что, выгнали из дома?
Про аферы с московскими квартирами, из которых аферисты выселяют одиноких пенсионеров, столько говорили и писали, что не волноваться за бабушку было невозможно. Бывали случаи, когда старые люди бесследно исчезали. Агата не на шутку разволновалась.
Она только что узнала, что у нее есть родная бабушка. Потерять ее снова в такой момент было бы слишком ужасно.
– Эти аферюги сказали, что переселят Прасковью на север, в старую деревню. А где та деревня, никому неведомо, – сказала Раиса Тихоновна. – Может, и правда переселят. А может, по дороге, как старую собаку, в лесу закопают. Хотела я за нее вступиться, да удар меня хватил как на грех. Я уж и тебя успела разыскать, и номер твоего телефона написала себе в книжку, а потом очнулась, гляжу – больница. Стала просить, чтобы тебя позвали, да опять меня болезнь подкосила. Не верю, что очухалась.
– Раиса Тихоновна! – Агата поднялась на ноги. – Я должна срочно разыскать Прасковью Ивановну.
– Адрес вот, на бумажке записан, – показала рукой на тумбочку Нефедова. – А поезд Прасковьин сегодня вечером отправляется. Видать, она уже вещички собирает. Так ты не дай супостатам ее в вагон-то засунуть. Спасешь живую душу – тебе зачтется там-то.
* * *Сев в машину, Агата вдруг поняла, что, кроме Гаврилова, звонить ей больше некому. Она бы, конечно, обратилась к Роману, но тот еще зализывает раны после драки с Глебом. Даже будь он на ногах, она все равно не стала бы просить его о помощи. Зачем она вообще с ним связалась? Просто потому, что он был нормальным, таким, как все? «Мне не нужны такие, как все, – подумала Агата. – Мне нужен кто-то неординарный». Про Глеба она думать не стала. Просто запретила себе думать.
– Гаврилов! – рявкнула она в трубку, когда ее компаньон наконец-то соизволил ответить. – Ты неординарная личность?
– Еще спрашиваешь!
– Тут случайно выяснилось, что у меня есть бабушка. И сейчас ей угрожает опасность. Какие-то аферисты заняли ее квартиру, а саму бабушку вроде как вывозят из Москвы. Ты понимаешь, как это опасно?
– А то, – ответил Гаврилов. – Только я сейчас в торговом центре, слежу за тем, как рабочие развешивают лампионы. Это я намекаю тебе, что страшно занят.
– Макс, ты ведь не хочешь, чтобы угробили старушку?
Гаврилов возмущенно крякнул.
– Тогда хватай парочку рабочих, тех, что поплечистее, и дуй ко мне. Записывай адрес.
Во двор обычной московской пятиэтажки она приехала первой. Вышла из машины и оглядела окрестности. Потом переставила автомобиль так, чтобы в случае форс-мажора можно было быстро удрать. Нашла нужный подъезд и вычислила окна бабушкиной квартиры. Через пятнадцать минут подкатил Гаврилов в сопровождении двух плечистых ребят в рабочих комбинезонах. Агата не удержалась и шепотом спросила:
– Они что, развешивали лампионы?! Да им в самый раз пирамиды строить!
– Скажи спасибо, что они вообще со мной поехали, – возмутился Гаврилов.
– Ты им много денег пообещал?
– Да нет, они просто любят подраться.
Вчетвером они поднялись на второй этаж и позвонили в дверь. Дверь распахнулась, и на пороге возник плюгавый мужичонка с пошлыми усиками. Рядом с ним стоял обрюзгший лысый тип. Позади них, в глубине длинного полупустого коридора, Агата увидела худенькую старушку. В руках та держала картонный чемоданчик, перевязанный шпагатом. Старушка была в простом ситцевом платье и в косынке.
– Чего надо? – спросил усатый.
– Я бы и сам с этими гавриками справился, – ухмыльнулся Гаврилов и, повысив голос, сказал: – Так, ребятишки, мы приехали за бабушкой. Двигайте ее к выходу, быстренько-быстренько. С вами поговорим попозже.
– Закрой дверь, Юран! – крикнул усатый.
Но дверь им, конечно, закрыть не удалось. Рабочие, как выяснилось, действительно любили подраться.
– Ну чего, отметелить их? – спросили они у Гаврилова.
– Лучше напугайте, – разрешил тот. И пригрозил: – Мы еще вернемся, с милицией, юристами и судебными приставами!
Рабочие утащили аферюг куда-то в глубину квартиры, оттуда слышались возбужденные голоса и попискивание.
– Бабуль, – срывающимся голосом позвала Агата, переступив порог. – Ба, это я, Агафья.
– Ваша внучка, – подсказал добрый Гаврилов.
Прасковья Ивановна встрепенулась и выцветшими от времени глазами посморела на Агату. Взгляд ее, сначала беспомощный и мутный, неожиданно просветлел и начал стремительно наполняться любовью. Той самой любовью, которой Агате всю жизнь так мучительно, так невыносимо не хватало.
Она подошла и неловко обняла женщину, в которой текла ее кровь. Чувства, которые переполняли ее, были слишком сложными и слишком хрупкими, чтобы их можно было выразить так сразу.
– Агафьюшка! – заплакала Прасковья Ивановна. – Агафьюшка моя!
Когда они загружались в машины, Гаврилов вполголоса сказал:
– Как тебя только не называли при мне! И Агашей, и Агой, и Гафой. Но Агафьюшка мне нравится больше всего.
Агата засмеялась и в приливе чувств крепко поцеловала его в щеку. Гаврилов откровенно смутился.
– Прасковья Ивановна! – воскликнул он. – Что у вас в чемодане-то? Уж больно он легкий.
– Фотокарточки, – ответила та. Потом, позже, Агата рассматривала чудом сохранившиеся снимки и жмурилась от удовольствия. Дед на них не казался мрачным, застегнутым на все пуговицы. Он улыбался так счастливо, что дух захватывало. Это были вещественные доказательства того, что в ее прошлом была любовь, как и у всех остальных людей на земле.
Агата села на водительское сиденье и зажмурилась от яркого солнца, ударившего в глаза. И в тот же миг перед ней разом открылись дверцы кладовой, и сквозь них хлынуло прошлое. Будто в старом кино замелькали сцены, в которых дед Мирон подводил маленькую Агату к красивой стройной женщине, и женщина обнимала ее и целовала, а потом брала на руки и подбрасывала вверх. Агата шагала между дедом и этой красивой женщиной, то и дело подпрыгивая и повисая у них на руках, и громко распевала на все лады: «Дедуня и бабуня! Дедуня и бабуня!»
Агата открыла глаза и посмотрела на Прасковью Ивановну:
– Ба, а как я тебя называла, когда была маленькая?
– Бабуня, – засмеялась старушка. – Ты звала нас с Мироном дедуня и бабуня.
Агата поняла, что детство вернулось.
* * *Агата вела Прасковью Ивановну к подъезду и мечтала, чтобы по дороге им встретилось как можно больше соседей. И чтобы все спрашивали, что это за женщина с ней рядом? А она бы отвечала: «Это моя бабушка». Агате хотелось хвалиться своим счастьем, раздавать его, как раздают конфеты детям.
Когда лифт привез их на нужный этаж и двери раздвинулись, Агата увидела, что на коврике возле ее квартиры, обернувшись хвостом, сидит некто рыжий и пушистый.
