Татьяна Алюшина - Красота по-русски
– Дима, – это второй охранник, – вел экскурсионные пояснения Денис. – Есть еще две собаки. Волкодавы. Но они в загоне закрыты, можете не боятся, я ребят предупредил, что гости приедут.
– Злые собаки? – спросил Васька.
– Злые, – подтвердил Денис.
В первом цеху гостей встретил полный, крупный мужчина лет шестидесяти.
– Это наш чудо-мастер, – представил Денис, – Тарас Петрович. Сегодня выходной, и все мастера и рабочие отдыхают, а Тарас Петрович решил поработать.
– В тишине. Мне так лучше отдыхается, – улыбался по-доброму мужчина.
– Познакомьтесь, это Василий и Елена Алексеевна.
Познакомив с гостями, Денис пригласил мастера присоединиться к ним. Арбенин присматривался к Василию Федоровичу, нравится ли ему, заинтересовался? И к Лене – ну, это как дышать! – присматривался постоянно. Пользовался тем, что Тарас Петрович взял на себя проведение подробной экскурсии, и наблюдал.
Васька, сдвинув брови, серьезно, вдумчиво слушал, задавал много вопросов, внимательно смотрел, даже пробовал что-то делать, они с мастером про остальных забыли, так увлеклись. И по всему было видно, что Тарасу Петровичу парнишка нравился, он с удовольствием объяснял, демонстрировал.
– Напугал тебя Васька? – шепотом спросила Лена, когда они чуть поотстали.
– Застал врасплох, – внимательно на нее посмотрев, признался Денис, – парень прав, лучше без уверток.
– Лучше! – согласилась она.
А Денис смотрел, смотрел на нее… пока Васька не прервал эти «гляделки»:
– Лен, иди сюда! Что ты там застряла, тут такое интересное!
Ленка подмигнула Денису и поспешила на зов.
Они больше часа знакомились с цехами, производством, пока не добрались до последнего помещения.
– Это у нас цех краснодеревщиков, – объявил Денис, пропуская гостей в двери. – Здесь мое царство.
Вошли, и Васька, присвистнув восхищенно, предупредил Дениса, обозрев, что именно находится в комнате:
– Ну все! Сейчас она зависнет!
А Ленка уже ничего не слышала – выключилась и не обращала ни на что внимания.
Ломберный столик, середина девятнадцатого века! Отреставрированный!
Шкаф в стиле позднего классицизма с трехчетвертными колонами на ножках, с пальметками по углам на мифические темы!
Лена осторожненько проводила пальцами, рассматривала, изучала – никаких иных вариантов! – полезла под столик. Переключившись на шкаф, засунула внутрь него голову и чуть не улеглась на пол, рассматривая его ножки.
– Лен, – наклонившись над ней, язвительно спросил Васька, – а ты часом фонарик не прихватила?
– Нет, – серьезно ответила она, не отвлекаясь от занятия.
– Может, ляжешь уже, что ж в раскорячку стоять? – язвил, резвясь от души, Василий Федорович.
– А я в раскорячку? – замерла Ленка, осознав, в какой позе и, собственно, где находится.
– Хуже! – не успокоил Василий Федорович. – Но Тарас Петрович ушел, а Денис тебя простит.
Ленка подскочила, отряхнула джинсы на коленках и пожурила Ваську тихо:
– Мог бы и раньше сказать!
– Зачем? Чтобы ты потом ворчала всю дорогу, что я тебе веточку какую-нибудь не дал рассмотреть?
Арбенин слушал их перебранку, еле справляясь с душившим его смехом. Тарас Петрович сильно подивился, когда Елена Алексеевна вдруг, «зависнув», полезла под столик, аж брови кустистые приподнял, посмотрел недоуменно на Арбенина.
– Это Невельская, – тихо пояснил Денис.
– А-а-а! – понимающе кивнул и растянул губы в довольной улыбке мастер.
Невельскую на предприятии Арбенина знали все, от охранников до Игоря и Клавдии Николаевны. Читали ее статьи, обсуждали, а книжку так каждый себе купил. Вернее, купил Игорь, оптом, по просьбе коллектива.
Тарас Петрович скромно крякнул, увидев Ленкины акробатические этюды, и тишком удалился со словами:
– Ну, ты здесь сам покажешь, Денис Василич. Пойду поработаю.
– Давай, Тарас Петрович, – отпустил Денис.
Не сводя взгляда с Ленки, Денис прикидывал в уме, а как она под шкаф полезет? То, что полезет, не сомневался! Мадам Невельская тем временем встала на колени, оперлась локтями об пол и чуть не улеглась щекой на землю.
Денис просто балдел, наблюдая, посмеиваясь немного, а диалог сына с мамашей неугомонной вызвал в нем сотрясение всего тела от сдерживаемого хохота.
– Я, кажется, увлеклась, – не то извинилась, не то укорила Дениса Лена.
– Совсем чуть-чуть, – успокоил Арбенин.
– Если это чуть-чуть, то представляю, что тогда будет не чуть-чуть! – заметил Васька.
Арбенин пожал плечами и, как мужчина мужчине, поделился:
– Лично я застал ее под кроватью.
– Да ладно! – выказал сомнение Василий.
– Это была «Россиниада»! – оправдывалась воинственно Лена.
– А-а-а, – протянул Василий. И доверительно сообщил Арбенину: – Тогда понятно. Ее из-за этой вашей кровати с выставки выгнали.
– Не выгнали, а попросили удалиться! – проворчала Ленка.
– Лен, – как дитю неразумному взялся разъяснять ей Васька, – когда говорят: «покиньте помещение», а два охранника берут с двух сторон под локти и выводят за ворота, это называется: выгнали!
Ленка скривилась, Денис уж дальше выдержать не мог, расхохотался во все горло, запрокинув голову, Васька хмыкнул раз, другой – и присоединился к нему, громко рассмеявшись.
– Она… представляете… – хохотал он, согнувшись пополам, хлопал себя по коленкам и рассказывал, – один раз… в каком-то За-задрипинске… ночью… через окно… в музейный запасник… залезла! Ей… ей ди-директор… какую-то со-софу… отказался показывать!
– Да, этот козел ее стырить хотел, – возмутилась по-взрослому Ленка. – Конец восемнадцатого века!
У Дениса потекли от хохота слезы. Утирая их кулаком, он подошел, обнял и прижал к себе девушку, так и не переставая смеяться.
– До-до-домушница! – хохотал Васька.
И Ленка не удержалась, заражаясь их весельем, рассмеялась, уткнувшись в пиджак на груди Дениса.
– Ой, не могу! – пожаловался Васька, распрямляясь. Смахнул смешливую слезу с глаза и выдвинул предложение: – Поехали, что ли, домой? Есть хочется.
А у Дениса в груди зазвенело тонким колокольчиком что-то очень похожее на счастье. Правда, он не знал, что такое счастье вне дела и творчества, простое, житейское, человеческое, поэтому и не мог распознать, что там звенит.
Под навесом на жаровне «доходил» шашлык, призывно шипя салом. Втроем, Денис и его гости, накрывали стол в летней террасе, снуя между кухней в доме и двором.
Арбенин все прислушивался к себе – звенит ведь! Тихо, топленым печным духом уюта – звенит!
