Бонни Дж. Перри - Голая суть
И когда она смыла с его лица последние остатки желтого и синего, он уложил ее на спину, прикрыв ее тело своим телом.
— И когда мы приедем в Огасту…
— То встанем под душ и…
— И что? — спросил он, обнимая ее и пальцами раздвигая нежные лепестки самого потаенного из ее укромных уголков.
— Ты само совершенство. Ты знаешь об этом? Розовое совершенство. Теплое. Влажное. И…
Рука ее пробежала по всей длине его дикой плоти. Хватаясь и поглаживая ее твердый жар.
Слова им больше были не нужны. Как не нужно было ничего, кроме них самих.
Когда Скай вышла из типи, среди детей пошел шепоток. Она потрогала щеку, размышляя, не осталось ли на ее лице несмытой краски. Волк стоял позади, как полуденная тень.
— Ты разбила себе голову, Утреннее Небо? — спросила Салли.
— Нет. Утреннее Небо в полном порядке, — заявил Волк.
— Но ее голова, она выглядит так, будто она…
— Это красная краска, Салли. — Волк взял Салли за руку, и все трое пошли к стоявшим в ряд Осаге, державшим в руках тарелки в ожидании завтрака.
— У племени Осаге муж раскрашивает красным свою любимую, — небрежно, как бы между делом бросил Волк.
Но в пожатии руки Скай не было ничего небрежного. Пожатие усиливалось, подчеркивая, что она услышала признание в любви.
Шепоток стал заметнее, когда Скай и Волк заняли свое место в очереди за завтраком. Мужчины понимающе подмигивали Волку, качая головами.
Скай чувствовала себя так, словно у нее на лбу было вытатуировано: «Вчера ночью мы бесились до предела». Щеки у нее пылали. Рука непроизвольно коснулась груди, и Скай была рада тому, что остальная раскраска была скрыта под рубашкой.
— Приятно видеть, что все еще помнят о старинных обычаях, — проговорила Тита, накладывая в тарелку Волка омлет с ветчиной. — И другим мужчинам стоило бы оказать таким образом честь своим женам. Верно, дамы?
— Верно! — крикнули женщины, толкая своих мужей локтями в бок.
Скай переполняла гордость. Гордость тем, что она оставила кричащий знак любви Волка посреди волос. Гордость тем, что они нашли друг друга.
— Спасибо, Тита.
— Значит, ты снова до безумия влюбилась в Волка, — заявила Тита. — Так и должно было случиться. Так сказала об этом Ночная Птица.
Скай почти поверила в силу любовного снадобья Ночной Птицы.
— Нечего отрицать очевидное, ведь все написано у вас на лицах, — продолжала Тита. — Забирай завтрак и иди к нему. Пусть радость Ночной Птицы будет полной. Пусть племя видит, как в ваших глазах светится любовь, Утреннее Небо. Любовь, которая объединяет тебя с Крадущимся За Добычей Волком.
Скай заняла свое место рядом с Волком. И когда он взял со своей тарелки полоску ветчины и положил ей в рот, она услышала взвизг восторга со стороны Салли.
— В один прекрасный день мой муж будет кормить меня из своей миски, и это увидят все Осаге. — Салли дернула Скай за джинсы. — Расскажешь нам историю о Крадущемся За Добычей Волке на пау-вау будущего года? Да, Утреннее Небо? — Салли дернула Скай за джинсы еще сильнее.
— Будущего года? — Тяжесть легла на сердце Скай. Как можно думать о пау-вау следующего года, когда ей все еще предстояло рассказать Вулфу про записную книжку? Но тут она успокоилась. Она успеет еще все рассказать, когда они приедут в Огасту. Вдруг Скай насторожилась. А что скажет Вулф, когда она сообщит ему о журнальном материале, для которого она делает наброски?
Но сейчас она не в состоянии была думать о статье для «Голой сути». Думать она могла только о красивом воине из племени Осаге, который собирается разделить с ней очередной кусок мяса.
Он ее любит. Он ее поймет. Он обрадуется журнальной публикации… или нет?
Глава одиннадцатая
Лагерь погрузился в кипучую деятельность. Скай и Вулф забрали свои вещи из типи и смотрели, как мужчины скатывают парусиновый верх с последнего из типи и грузят в кузов грузовика. Как быстро прошел уик-энд, подумала Скай. Даже не прошел, а пролетел.
Она уедет с пау-вау рода Волка, увозя с собой воспоминания о красной земле, желтой траве, о летящем по ветру запахом орехового дымка. Воспоминания о подарках, которые они с Волком вручали отъезжающим Осаге. Традиционных подарках, подносимых хозяином и хозяйкой пау-вау.
— Салли так понравилась коробочка с красками, — улыбнулась она Вулфу.
— Конечно, понравилась. Может быть, в один прекрасный день мы увидим кое-что из ее работ в Оклахомской галерее.
Скай вдруг ощутила внезапный прилив гордости. Словно ее пронзили насквозь солнечные лучи, словно она, как мать, гордилась многообещающим ребенком. Обещание — это сделка с будущим. Осаге вновь расцветут, как гордая нация. На ежегодник пау-вау их легенды будут передаваться из уст в уста. Пока будут дети, подобные Салли, будет жить и наследие племени Осаге.
— Они, действительно, принадлежат нам, не так ли? — Она почувствовала, как рука Вулфа схватила ее за руку, задержала ее в крепком пожатии, и они слились в тайном объятии.
— Я осознал, что ты все понимаешь, когда увидел, как ты баюкаешь сына Золотого Початка. — Рука его стиснула ее руку еще сильнее, и это стало гораздо более интимным посланием друг к другу, чем слова, которые они могли бы произнести. Слова им были не нужны. Целительная любовь ощущалась ею в его прикосновениях. Искры любви излучали его серые глаза.
— Ты справился с горем после смерти Фэйт, занявшись другими своими детьми, — проговорила она. — Другими нашими детьми.
Он усилил нажим. А когда он поднял ее руку, то она почувствовала каждым пальчиком радость от его поцелуя.
Они постояли какое-то время, раскланиваясь с волнами отъезжающих Осаге и следя за отбывающими грузовиками.
— Им понравился шелк. — Она знала, что метры красного, желтого и голубого шелка, смотанного в бобины, перевязанные ярко-красными сатиновыми ленточками, вернутся на следующее пау-вау, как рубашки племени Осаге.
— И еще мороженое, — добавила она.
Новое пожатие.
— Мороженое — это тоже одна из традиций племени Осаге? — поддразнивала она.
— Станет после этого пау-вау.
— А как тебе удалось его раздобыть?
— Золотой Початок и кое-кто из мужчин съездили в город.
— А я-то думала, куда он пропал. Идея была ведь твоя, верно?
— Учиться надо весело. А что может быть веселее шоколадного мороженого в вафельном стаканчике?
Еще одно пожатие, на этот раз, ее.
— Грустно наблюдать за тем, как разбирают и увозят типи, — прошептала Скай, чувствуя, как стягивается кожа на груди в тех местах, где высохла голубая краска. Голубая краска, знак его любви. Его гордости за нее. Она задумалась, помнит ли он, как соприкасалась их кожа и приобретала цвет ярче, чем сотня солнц.
