Ивана Трамп - Только про любовь
Прошла неделя со времени звонка Томаша и рождения ее ребенка. Почти все это время она провела в клинике. Два дня назад Катринка вернулась к Эрике. Она хотела поехать домой немедленно, но понимала, что ей не осилить дороги. Ей казалось, что теперь она себя чувствует лучше. Первая волна горя ушла – она оцепенела, не хотела ни о чем думать, не желала ничего делать. Катринка скрылась за тем высоким забором, который возвела ее скорбь.
Но в каждом заборе можно сделать щель. Открыв нижний ящик туалетного столика красного дерева, Катринка натолкнулась на стопку детских вещей, которые она купила для ребенка. Из груди ее вырвались рыдания. Она сгребла в охапку все вещи и выскочила из дома. Добежав до мусоросжигательной печи, она открыла ее – в лицо ей ударил запах горелого. Затем швырнула вещи, некоторые с этикетками, в печь. Из дома вышел пожилой человек и покосился на Катринку. Кто эта сумасшедшая с растрепанными волосами и залитым слезами лицом, выбрасывающая вещи, которые вроде бы абсолютно новые?
– Фрейлейн, – мягко спросил он, – вам нужна помощь?
– Нет, нет. Спасибо, – всхлипывала Катринка, закрывая печь и торопясь вернуться в дом.
Как только доктор Циммерман вышел из комнаты с бумагами, Катринка пожалела о том, что подписала их. Она закричала ему вслед, но подошла сиделка, уверяя, что завтра Катринка будет чувствовать себя лучше и тогда сможет поговорить с доктором. А сейчас нужно спать. На следующий день Катринка умоляла его порвать бумаги. Он говорил ей, что она все еще перевозбуждена, не понимает, что говорит, что решение было верным и в любом случае теперь уже поздно. Ее ребенок уже передан его новым родителям. И это лучше и для нее, во избежание лишних страданий, и для приемных родителей.
– Вот увидишь, – он протянул руку и дотронулся до ее лица, – все сложится к лучшему. Когда-нибудь ты будешь благодарна мне.
Гореть тебе в аду, подумала Катринка, отстраняя его руку и отворачиваясь к стене.
Ей нужно было поговорить с кем-нибудь из сиделок, обратиться к администратору клиники, проконсультироваться с юристом, и, возможно, скандал испугал бы Циммермана. Но все это просто не пришло ей сейчас в голову. Эрика Браун подозревала, что происходит, но гнала от себя эти мысли. Она слишком любила доктора, чтобы принять сторону Катринки, хотя и очень сочувствовала девушке. Для разведенной и бездетной Эрики Клаус Циммерман был всей ее жизнью. Через два года после его женитьбы на робкой, скромной аристократке, которая дала ему денег на строительство клиники, Эрика стала его любовницей и была не способна идти поперек его желаний. То, что на Катринку было оказано давление, знал только доктор, который оправдывал себя благими намерениями.
В полдень вернулась Эрика и застала Катринку все еще неодетой в спальне. Появление Эрики вывело Катринку из транса, заставило встать и начать действовать, не обращая внимания на уговоры Эрики остаться еще на несколько дней. Поняв, что ей не убедить Катринку, она предложила довезти ее до Свитова. Подозревая, что такое может случиться, Эрика заранее позаботилась о визе, которую ей помог получить человек с большими связями, усыновивший ребенка Катринки.
Катринка понимала, что ей не доехать одной. Она боялась вести машину. Но даже если бы у нее хватило смелости, не было сил – так она была измотана. Присутствие Эрики успокаивало, хотя та вела машину молча. Обе они, погруженные в свои мысли, не замечали красоты окружающей их природы. За окном мелькали голубые озера, окруженные горами, долины, сосновые леса, купола церквей. Они останавливались на отдых в мотеле в Линце, затем продолжили путь и приехали в Свитов около полудня.
Эрика осталась на похороны, не чувствуя особого сострадания или вины, а на Катринку было жалко смотреть, так она отличалась от той сияющей, полной надежд молодой женщины, которая недавно приехала в Мюнхен. Но даже в состоянии, близком к обмороку, Катринка держала себя в руках, находя в себе силы, которые считала уже утраченными. Из Праги позвонил Мирек Бартош, но она отказалась с ним разговаривать, попросив Эрику передать ему, чтобы он не приезжал на похороны и не звонил ей больше.
– Вы причина всех ее несчастий, – не удержавшись, добавила Эрика. – Поступайте так, как она просит.
Катринка занималась похоронами, стараясь организовать их так, как думала. Успокаивала дедушку и бабушку, стоя между ними на краю могилы в тени густых ветвей сосновых деревьев.
Были Жужка с Томашем, госпожа Гавличек – мать Томаша, Ота и Ольга Черни, тетя Зденка, Франтишек с женой и Олдржич. Приехал даже дядя Олдржич, привезя с собой воспоминания о прошедших счастливых временах, были работники спортивного комплекса и библиотеки, старики и старушки, которым Милена помогала выбирать книги, спортсмены, которые любили и уважали Иржку, представители спортивного клуба и городских властей. Пришли многие.
– Да будет над вами вечно сиять свет, – произнес старый священник, окропляя могилу святой водой. – Да будет вам вечный покой.
На следующий день после похорон, положив кожаный чемодан в багажник, Катринка села в машину рядом с Эрикой, чтобы отвезти ее на станцию. И тут ее начало трясти – страх парализовал ее тело.
– Что случилось? – заволновалась Эрика, помня о неустойчивом психическом состоянии Катринки.
– Ничего, – ответила Катринка. Если она не справится с этим страхом, то вся ее жизнь потеряна.
– Ничего, все в порядке, – она заставила себя повернуть ключ зажигания. Заработал мотор, и машина тронулась.
– Ты такая бледная, – заметила Эрика.
– Ничего. Пройдет. – Она старалась глубоко дышать, чтобы не так давило в груди.
– Все нормально, – добавила она, съезжая с горы и аккуратно объезжая автобус. Они приехали на скучную, невыразительную станцию, которая была примером советского блочного строительства, потом дожидались поезда Эрики. В последние дни они мало говорили. Все серьезные разговоры были слишком болезненны, а остальные – неуместны в этих обстоятельствах. Они стояли на платформе – высокая стройная девушка в цветастой юбке и белой блузке благодарила за что-то величавую женщину в красивом дорожном костюме.
– Будет тебе, – сказала Эрика. – Я сделала то, что сделал бы каждый на моем месте.
Возможно, мне следовало бы сделать больше, подумала она про себя. Она согласилась с Клаусом Циммерманом, что жизнь Катринки будет загублена, если она оставит ребенка. Но сейчас она в этом сомневалась. Девушка казалась ей беспредельно одинокой. В порыве чувства она крепко обняла Катринку.
– Береги себя, дорогая, – прошептала она. – Если тебе будет что-нибудь нужно, дай мне знать. Приезжай в любое время.
