Маурин Ли - Лэйси из Ливерпуля
— Вы ведь знаете, что я служил в армии? — начал он.
Элис кивнула:
— Вы вступили в нее добровольцем в 1942 году, когда вам исполнилось восемнадцать. — Она также знала, что он не обязан был идти служить. Его приняли в Кембриджский университет, и он мог оставаться там до окончания учебы, а к тому времени война наверняка бы закончилась.
— Чего вы не знаете, Элис, так это того, что я женился, когда мне исполнилось двадцать.
— Женились! — воскликнула она, пораженная. Из всех мужчин, которых она знала, он представлялся ей наименее подходящим для супружеской жизни.
Нейл погрозил ей пальцем:
— Не перебивайте. Я хочу покончить с этим как можно быстрее. Я женился на своей подруге детства Барбаре. Все звали ее Бабс. Она была, да и сейчас, без сомнения, остается вызывающе красивой. Наши родители знали друг друга много лет, еще до нашего рождения. Даже сегодня, — задумчиво произнес он, — я не уверен, что это было: любили мы друг друга или сделали то, чего от нас ожидали. Это казалось любовью, это было похоже на нее, мы радовались, что оправдали надежды родителей, и при этом были чрезвычайно счастливы, должен сказать.
Он уставился на огонь, как будто позабыв о присутствии Элис:
— Мы поженились за год до окончания войны. В это время мой полк находился в Кенте. Я получил увольнительную, и нам удалось провести уик-энд в «Кларидже» — это стало нашим медовым месяцем. «Кларидж» — это отель в Лондоне, — пояснил он на тот случай, если она не знала о нем. Элис действительно никогда не слышала о таком отеле. — Бабс работала на правительственное управление, что-то связанное с продуктовыми пайками. У нее был маленький коттедж в Найтсбридже. С того времени я всегда проводил там свой отпуск, хотя она утверждала, что чувствует себя одинокой, когда меня нет рядом. — Он презрительно скривился. — Став замужней женщиной, она уже не вела столь активную общественную жизнь, как раньше. Поэтому я всегда говорил своим приятелям-офицерам, когда они отправлялись в Лондон: «Загляните к моей Бабс. Она сделает так, что на несколько часов вы почувствуете себя дома». И они заглядывали. Хотите еще бренди, Элис?
— Пока нет. Может, попозже.
— А я налью себе еще.
Он поднялся на ноги — высокий, очень красивый и, видимо, немало переживший, хотя для Элис конец его истории оставался пока неясным.
— Через девять месяцев после свадьбы, — продолжал он, заняв прежнее место на полу, — нас отправили во Францию. К тому времени британцы уже освободили ее. Вскоре мы оказались в Германии, пробиваясь к Берлину. Мы вошли в Берлин в тот замечательный день, когда было объявлено об окончании войны. Помню, мы устроили грандиозную пирушку. Все перепились, включая меня. А потом один парень, которого я едва знал и с которым не перемолвился и парой слов, упомянул об этой «маленькой шлюшке», как он назвал ее, с которой спал в Лондоне. Он намеревался позвонить ей сразу же по возвращении. Ее звали Барбара Грини, и ее рекомендовали ему как «хорошую подстилку» — это американское выражение, насколько мне известно. Парень сказал, что ему жаль ее беднягу мужа. Потом вмешался еще один малый, который тоже знал Барбару Грини — по его словам, она научила его нескольким штучкам, которые доселе были ему неизвестны. — Нейл горько рассмеялся. — Вскоре мне стало казаться, что весь полк переспал с Бабс.
— Ох, дорогой! — выдохнула Элис. — Это ужасно. И что же вы сделали?
— Я напился до полусмерти. Вероятно, во всем мире я был единственным англичанином, который хотел покончить с собой в такую историческую ночь.
— И что вы сделали — после той ночи?
Нейл пожал плечами:
— Дослужил до конца, демобилизовался, отправился к своей дорогой жене и сказал ей, что между нами все кончено. Она не особенно расстроилась. С тех пор дороги наши разошлись. Несколько лет назад она попросила у меня развод, но я отказал ей. Понимаете, мы оба католики. Не думаю, что разведенного учителя приняли бы в католической школе.
— Получается, вы все еще женаты?
— Да. Но какое это имеет значение, если я не собираюсь еще раз жениться? — Он снова пожал плечами. — Ну, а теперь не хотите ли выпить еще капельку? Я, например, точно хочу.
— Не возражаю, только совсем немного. Вы же не желаете напиться сегодня вечером, а? — с беспокойством спросила Элис.
— Нет. — Он потянулся, заложил руки за голову и улыбнулся. Внезапно он снова стал похож на себя самого, прежнего. Элис почувствовала облегчение. — Я больше не напиваюсь до потери сознания. И я больше не люблю Бабс, если хотите знать правду. Но я никогда не смогу простить предательство. Как она могла сделать такое ? Время от времени я все еще задаю себе этот вопрос.
— Что заставило вас стать учителем?
— Затрудняюсь ответить. — Он задумался над вопросом. — После окончания Кембриджа я почувствовал, что мне надо исчезнуть из того мира, который я всегда знал, заняться чем-то совершенно другим. Я стал преподавать, к ужасу моих родных. Они полагали, что подобное занятие приличествует, скорее, человеку среднего класса. Понимаете, себя они считают принадлежащими к высшему обществу. — Он взглянул на Элис, и в глазах его сверкнуло веселье. — Я никогда не говорил вам этого, но моего отца зовут сэр Арчибальд Нельсон Миддлтон-Грини.
Элис расхохоталась:
— Язык сломаешь. Предполагается, что я должна была слышать о нем?
— Нет. Я рад, что вы находите это веселым, а не впечатляющим.
— О, это произвело на меня большое впечатление, можете не сомневаться.
— Вы чувствуете себя лучше?
— Намного лучше.
— Я тоже. Я еще никому и никогда не рассказывал об этом. — Он наполнил ее стакан в третий раз. — Теперь ваша очередь излить душу.
— Сейчас это уже не кажется мне таким ужасным. То есть я хочу сказать, это отвратительно, но мне все равно легче. — Она поведала ему свою историю с самого начала, рассказав о том, как они с Джоном были счастливы со своими четырьмя детьми и как потом Джон обжег лицо и все изменилось. Она не утаила от него и того, как муж обзывал ее. — Потом он внезапно снова переменился, почти не бывал дома и дети практически не видели его. А сегодня я пошла в мастерскую, чтобы рассказать ему об Орле. Он всегда отговаривал нас от посещения его конторы. Вы не поверите, что я обнаружила. — Она описала, как постучала в дверь и как молодая светловолосая женщина на последнем месяце беременности открыла ее, а к ноге этой женщины прижималась девочка, едва начавшая ходить. — Она так мило улыбнулась мне. Потом появился маленький мальчик и позвал своего отца, находившегося наверху. К тому времени я уже понимала, что это должен быть Джон, но все равно меня как обухом по голове ударили, когда он появился. А его глаза! Они были просто ужасны! Я вдруг почувствовала себя вот такой маленькой. — Элис чуть-чуть раздвинула большой и указательный пальцы. — Но знаете, что меня бесит больше всего?
