Изабель Вульф - Собачье счастье
– Почему?
– Потому что очередной самоубийца взорвал бомбу в иерусалимском кафе, и я отправился фотографировать место трагедии. На противоположной стороне улицы я увидел женщину, кричавшую от горя. Я начал фотографировать ее, она это заметила, подбежала ко мне и начала меня бить. Больно. Она меня буквально отколотила—и правильно сделала. Я понял, что пришло время остановиться. – Он задумчиво посмотрел на расстилавшийся перед нами город. – Ужас в том, что, взяв в руки фотоаппарат, ты становишься глух эмоционально и получаешь возможность дистанцироваться от происходящего. Ты можешь видеть людей, лежащих на земле с жуткими ранами или даже застреленных у тебя на глазах, но при этом ты как бы временно перестаешь им сочувствовать. У тебя только одно на уме: «Отличный кадр… вот это… вот это… и еще вот то». Ты настраиваешь фотоаппарат, наводишь объектив и щелкаешь, и в этот момент больше ни о чем не думаешь. Тебя интересуют снимки, а не люди. Но впоследствии тебя переполняет отвращение к самому себе.
– Но фотографии тоже важны.
– Безусловно. И каждый пытается сделать именно такой, важный снимок – тот, что выходит за рамки своего контекста и становится глубинной метафорой. Но фотографы дорого за это платят. Многие страдают от депрессии, а некоторые даже кончают с собой. Я нес этот груз двенадцать лет и решил, что с меня хватит.
– И поэтому вы стали свободным художником?
– Да. Куда лучше выбирать темы самому, чем без конца фотографировать трупы.
– Значит, теперь вы получаете удовольствие от работы?
– Конечно. Но поскольку это не очень прибыльно, то приходится соглашаться на коммерческие заказы. К примеру, делать снимки для отчетов разных компаний, если, конечно, у этих компаний хорошая репутация, а недавно я стал получать заказы и от журналов. Я проиллюстрировал нескольких историй о преуспевающих дамах для «Мари Клер», а потом мне позвонила Лили Джейго. – Он вдруг смутился. – До сих пор не понимаю, почему она предложила мне сфотографировать вас.
– Ну… наверное… она решила, что в этом будет какая-то острота. Да, она так она и сказала – снимки должны получиться «острыми».
– Что ж, у меня свой стиль. Мои снимки очень динамичны – видимо, Лили имела в виду именно это. А как вы с ней познакомились?
Я рассказала ему, и он расхохотался:
– Могу себе представить. Лили помешана на животных.
– Она говорила, что встречалась с вами пару раз.
Он кивнул:
– Она такая манерная. С женщинами этого типа очень трудно общаться.
– Так в моих снимках будет «острота»? – спросила я.
– Думаю, в них будет очарование. Я их завтра напечатаю.
– Где?
– Здесь. У меня есть собственная темная комната.
– А как это происходит? Я никогда не видела.
– Правда? Ну, сперва нужно отобрать негативы тех кадров, которые вы собираетесь печатать, а потом… – Внезапно он поставил чашку на стол. – Вы хотите посмотреть? Я мог бы вам показать.
– Как – сейчас?
– Да. Я могу напечатать ваши фотографии, пока вы здесь. Как вы на это смотрите?
– Здорово. Да… я буду рада. Но сколько времени это займет?
– Не больше сорока пяти минут. Я закажу такси на 11.15. Хорошо?
Я кивнула.
– Отлично. Идемте.
Дэвид взял поднос, и мы зашли обратно в квартиру. Пока он вызывал такси, я заглянула в его спальню (дверь оказалась приоткрыта). Судя по всему, он аккуратен: кровать была тщательно застелена белым покрывалом, разбросанных вещей не наблюдалось. В углу я заметила хоккейную клюшку.
– Ну вот, – сказал Дэвид, – такси я вызвал. – Он снял пиджак, бросил его на стул и открыл соседнюю с кухней дверь. – Это здесь.
Как только мы вошли в темную комнату, мои ноздри наполнились запахом щелочи.
– Обожаю проявку, – объявил Дэвид.
На веревке висели блестящие ленты негативов, а также четыре или пять снимков. На столе стояли бутылки и коробки с надписью «Илфорд» и «Кодак». Дэвид что-то положил на один из подносов, а потом взял в руки какой-то аппарат, похожий на большой микроскоп.
– Это увеличитель. Мне нужно просто… вот так. Отлично. Вы готовы?
Он наклонился ко мне, дотянулся до электропровода, щелкнул выключателем, и мы мгновенно погрузились во тьму.
– Скоро вы снова сможете видеть, – негромко сказал Дэвид.
И действительно – комната постепенно наполнилась неярким коралловым свечением, и смутные очертания предметов стали проступать из бархатистой темноты. Я посмотрела на Дэвида – его лицо тоже постепенно материализовалось.
– Это освещение безопасно для пленки, – пояснил он. – Тут у меня три любимых негатива. – В руке он держал плоскую черную коробку – что-то вроде коробки для CD. Он открыл коробку, извлек оттуда первый кадр, направил на него струю сжатого воздуха из баллончика, а затем положил его под увеличитель. Зажегся маленький огонек.
– Это защитный фильтр, – сказал Дэвид. – Он защищает бумагу от света, пока идет фокусировка.
В кадре я разглядела свои черты – сперва они были размытыми, но постепенно обретали четкость.
– А, вот и этот кадр. Так, будем его проявлять.
Он вытащил фильтр и посмотрел на часы, стоявшие на полке перед нами. Мы оба хранили молчание, пока светящаяся стрелка отсчитала двадцать секунд. Затем Дэвид выключил увеличитель, взял бумагу и отправил ее в лоток для проявки. Теперь он покачивал лоток взад и вперед, легонько встряхивая его. Было слышно, как жидкость плещется о края.
– Нам потребуется около трех минут.
Дэвид опустил руки в жидкость и, взяв бумагу за уголки, аккуратно подвигал ее. На ней уже начали проступать серые пятна.
– Вообще-то следует пользоваться щипцами, но я предпочитаю все делать руками. Для меня важны тактильные ощущения. Для кожи это не очень хорошо, но в моем случае это едва ли так уж важно.
Пауза.
– Дэвид. – Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет у меня из груди.
– Да?
– Я должна вам кое-что сказать…
– Правда? И что же?
Я сделала глубокий вдох. Он искоса взглянул на меня и тут же снова перевел взгляд на лоток.
– Что вы хотите сказать? У вас такой серьезный вид.
– Ну… за обедом я говорила, что вы сами назвали мне свой возраст. Но это не так.
– Мне тоже показалось, что я не говорил вам, сколько мне лет.
– Я узнала об этом не от вас.
– Как же вы узнали?
– Дело в том… – Я посмотрела на Дэвида. Он по-прежнему был погружен в процесс. – Дело в том…
– …что я выгляжу на тридцать шесть, да? – предположил Дэвид.
– Нет, вовсе не в этом. Дело в том, что… я… – Сердце билось отчаянно. – Я… узнала ваш возраст на вашем веб-сайте. Там написано, что вы родились в 1967-м. Вот… вот так я и узнала.
– О! – рассмеялся Дэвид. – А я-то думал, вы собираетесь рассказать мне нечто ужасное! А оказывается, весь Секрет в том, что вы посетили мой веб-сайт. Я вас правильно понял?
