Барбара Картленд - Бегство от страсти
— Не догадываясь, чей он? — спросила Флер.
— Нет, зная, конечно. Мы не спали вместе со времени возвращения Джеральда из Индии. Мне пришлось бы сказать ему всю правду, но я думала, что он великодушно позволит мне воспитать моего ребенка здесь. Для него это был бы желанный наследник, а для меня — глубочайшее удовлетворение в том, что мой ребенок будет из семьи Эшвинов.
Семья останется в доме, который ей всегда принадлежал. Я полагаю, что для вас это звучит дико, но, думая об этом тогда, я считала все в высшей степени разумным. Я обсудила все с Джеральдом и Энтони.
Они сомневались, но я убедила их. Я верила, что сумею договориться с Норманом — я была в этом уверена. В конце концов, он давно любил меня, почти с тех самых пор, как мальчиком чистил в Прайори обувь.
«Предоставьте это мне, — заявила я. — Норман согласится на любое мое предложение».
До тех пор мне никогда в жизни ни в чем не было отказа.
Я все сказала Норману. В доме, как всегда, было полно гостей. Я пришла к нему, когда все уже легли. При виде меня он удивился, но вел себя безукоризненно вежливо, как будто я была посетительницей, явившейся к нему по делу.
Я откровенно рассказала ему о своем положении и предложила согласиться признать ребенка, который в любом случае по закону считался его ребенком. Сначала он ничего не ответил. Я добавила, что была бы благодарна и что это много значило бы для меня в будущем.
Когда я все высказала и замолчала, я впервые испугалась… испугалась Нормана… того, что он может сказать и сделать.
Он молча смотрел на меня, и впервые с того дня, как я стала его женой, я увидела в нем личность, с которой надо считаться, а не просто мальчика для услуг и не молодого человека из простых, кому я покровительствовала, вызывая у него краску на лице своей любезностью.
Передо мной был не тот человек, что, заикаясь, сделал мне предложение, которое я решила принять, даже не дослушав; не тихий ненавязчивый супруг, которого никто в доме не замечал и о ком я совершенно забыла, захваченная счастьем своей любви к Джеральду.
Это был холодный, жестокий и решительный человек, которого я не могла ни поколебать, ни изменить.
Он достал из ящика стола ту идиотскую куклу, что я дала ему. Он напомнил мне мои слова, повторив их с горечью и ожесточением. Я поняла тогда, что мне никогда не искупить мою вину перед ним и, что бы я ни сказала и ни сделала, ничто не сотрет из его памяти прошлого.
Холодно и бесстрастно он ответил, что, когда у меня родится ребенок, он публично и официально заявит, что не является его отцом, что он не оставит ему ни пенни и никогда не допустит, чтобы он унаследовал Прайори.
Я плакала, умоляла, настаивала — бесполезно. Норман отомстил мне за то, что я заставила его выстрадать.
Оставалось одно — уехать. Я уехала в Кению. Я договорилась с теткой, женой брата моего отца; они с мужем обещали забрать ребенка, как только он родится.
Моя тетя была привлекательной женщиной, мягкой и обаятельной, всего на десять лет старше меня. Для нее и ее мужа было большим разочарованием и огорчением, что они не могли иметь детей.
Мой сын родился у них в доме. Об этом знали лишь несколько близких друзей, так что не было никаких слухов, никаких разговоров. Мои родственники усыновили мальчика и дали ему свою фамилию — ту же, что и его собственная, — Джеральд Эшвин.
Оправившись, я вернулась в Англию, чтобы увидеться с Норманом. Я умоляла его дать мне развод. Джеральд и я решили, что на нашем ребенке не должно быть ни единого пятна, и нам казалось, что если мы поженимся, то сможем взять его к себе и со временем обстоятельства его рождения забудутся.
Норман мне отказал. Я поняла, что все потеряно. Джеральд не хотел уходить из полка, и нам было трудно видеться, не говоря о том, чтобы бывать вместе подолгу. Мы проводили вместе неделю, когда он получал отпуск, а затем следовали долгие месяцы одиночества.
У меня были деньги, которые Норман дал мне в обмен за Прайори. Именно тогда я поняла, что деньги ничто, на них не купить того, что нужно больше всего в жизни.
Наконец Норман смягчился. Это произошло после того, как я побывала у ловкого и беспринципного юриста, обещавшего мне начать процесс и доказать, что, продав Прайори, я нарушила порядок наследования, обойдя наследников мужского пола и тем самым лишив их законных прав.
Думаю, мы бы в любом случае проиграли, но Норман предпочел дать мне развод, чем подвергать сомнению свои права на Прайори. Это было единственное, чем он дорожил, и ему доставляло большое удовлетворение являться владельцем дома, где он некогда служил чистильщиком обуви.
Он дал мне развод, и на следующий день после того, как постановление о разводе должно было вступить в силу, мы с Джеральдом собирались пожениться. Были уже сделаны все приготовления, но вы знаете, что произошло — он погиб.
Мне кажется, я умерла тогда вместе с ним. С тех пор жизнь потеряла для меня всякую цену. Мне так надоела эта болезнь, которая все никак не поможет мне уйти.
Смерть не страшит меня — ведь если впереди вечность, меня там ждет Джеральд. Мы никогда не расставались так надолго.
Но прежде чем уйти к нему, я хочу видеть его сына. Джерри не знает, что я его мать. Мы никогда не говорили ему, и теперь нет никаких оснований открывать ему правду.
Но если бы вы могли убедить Нормана позволить ему сюда приехать… чтобы я могла увидеть его в последний раз… погладить его кудрявую головку… поцеловать его еще раз… Ведь вы можете уговорить Нормана… Ведь можете?
Голос ее прервался. Флер чувствовала, что у нее самой по лицу текут слезы.
— Я… я постараюсь, — прошептала она.
— Ну и заварила же я кашу! — попыталась улыбнуться Синтия. — Но теперь это уже не имеет значения. Джеральд позаботится обо мне, но я хочу сказать ему, что с нашим сыном все в порядке. Пошлите, пожалуйста, за Джерри, прошу вас, Флер!
Глава двадцатая
Выглядывая из-за опущенной шторы, Флер наблюдала за похоронной процессией, черной змеей извивавшейся по аллее, ведущей к церкви.
Гроб был покрыт цветами, и многие несли венки, но все равно впечатление было тяжелое и мрачное.
Процессия свернула с аллеи на дорогу, ведущую через поле. Гроб несли мужчины из прислуги, впереди шел Бархем. Его морщинистое лицо совсем съежилось от горя.
Сразу же за гробом шли сэр Норман и Энтони. До последнего момента Флер не была уверена, будет ли Норман присутствовать на похоронах; он оказался в очень затруднительном положении.
Никто не знал, как следует вести себя при таких странных обстоятельствах, но Энтони считал само собой разумеющимся, что Норман должен быть там, и, к удивлению Флер, Норман с готовностью согласился исполнить все, что от него ожидали.
