Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки
Он погладил ее ладошку и каждый пальчик отдельно. Аккуратно потрогал царапинки-бороздки на шее. Под его руками Инга запрокинула голову, и Баринов осторожно поцеловал ее в царапины. В этот момент что-то внутри у нее пришло в движение – так бывает, когда лежа делают глоток, – по шее прошла маленькая волна. Она и выдала то, что Инга волнуется. «Ну, правильно, – подумал машинально Баринов, – «волна», «волнуется». Меня еще больше колбасит, как будто цунами».
Инга обняла его за шею, и он едва не задохнулся от счастья, потому что бабочка в тот момент впорхнула ему под солнечное сплетение, и чем сильнее прижимала к себе его голову любимая женщина, тем сильнее трепетала бабочка у него внутри. И от этого где-то под ложечкой стало холодно-холодно, словно он проглотил ледышку. И от этой холодной анестезии Баринов ничего не помнил, как будто ему мозг отключили.
Баринов понял, что через мгновение потеряет сознание, и, уплывая в небытие, отметил про себя, что такое с ним случилось впервые в жизни.
Он плохо помнит, как все потом происходило. До какого-то момента в глазах у него стояла безобразная сцена: маленькая хрупкая Гуська, растерзанная, в порванной одежде, и мнущий ее здоровенный пьяный бугай.
Он очень боялся быть похожим на это животное. Нет, твари бессловесные тут ни при чем! Он очень боялся быть похожим на этого... недочеловека. Вот, правильное слово подкинуло ему его сознание. Или подсознание?.. Он балансировал на грани двух состояний, где-то ровно посередине между «помню» и «не помню». И лишь когда Инга глубоко вздохнула и открыла глаза, а потом улыбнулась ему так, как не улыбалась ни разу в жизни, его отпустило.
Он ощутил, как его трясет, и унять эту нервную дрожь усилием воли никак не мог, стеснялся ее, понимая, что она, Гуся, все чувствует. Так было с ним, когда он прикасался к Гусе двадцать лет назад. Надо же, это осталось! И он так же, как тогда, боится сделать одно неверное движение. А ведь, казалось бы, с его-то опытом все волнение должно давно остаться в прошлом. Все давным-давно перестало быть тайной. Так казалось ему. До тех пор, пока сегодня на рассвете он не проснулся с самой желанной в его жизни женщиной.
К тайне они прикоснулись вместе, и она открылась им двоим.
Он придумал ей новое имя – Гуселиса!
– Теперь ты моя Гуселиса Прекрасная! – говорил Баринов Инге. – Моя королева, принцесса, царица...
Он целовал ее надорванное ухо, ощущая вкус крови во рту, как пес, зализывал глубокие царапины на шее, аккуратно обходил ранку на прокушенной губе.
Она жмурилась, как кот на солнышке, смешно дергала носом.
– Гуська! – Баринов не узнал свой хриплый голос и испугался его, осторожно, чтоб не вспугнуть ее блаженное состояние, кашлянул. – Если тебе нарисовать усы, они будут дергаться, как у кота!
– Ага! Как у кота! – промычала Инга и тут же широко распахнула глаза. – Стоп! А Митя?!! Илюша, мы же про Митьку забыли! Где он, лысенький мой?!
Гуся, прикрываясь одеялом и смущаясь, как школьница, шарила рукой в поисках халата. Баринов нашел его, подал Инге и отвернулся. Спиной он слышал, как она сползла с кровати, запахнула халат, затянула его поясом и вдруг расхохоталась.
– Ты что? – обернулся к ней Баринов.
– Смотри! – Инга отвела в сторону полу халата и показала ему ногу в полосатом носке. – Я, как пьяный клоун, занималась любовью, не снимая «пижнаку»!
– Где это ты такого клоуна видела? – сощурился хитро Баринов.
– Это я придумала. Знаешь, мне подруга рассказывала, что мужчины, воруя любовь, часто просто плюют на такую мелочь, как носки. Видать, считают, что, коль эта деталь туалета процессу не мешает, можно и не снимать!
Они, как это было уже не раз, пролезли в дыру забора, и Баринов снова подумал, что пора этот забор сносить ко всем чертям.
Дома у Инги, несмотря на ночную уборку, царил настоящий раскардаш.
– Мамай воевал! – возмущенно сказала Инга, двигая к печке табурет. Она пошарила рукой наверху, где было тепло и уютно, и расплылась в улыбке: – Вот он, мой Митенька, котик мой золотой!
В ответ на ее причитания сверху раздалось ленивое «мяу!» и показалась голова Митяя. По заспанной морде можно было сделать вывод, что котику глубоко плевать на то, что в доме была война. Главное, чтобы пожрать вовремя дали да чтобы было тепло.
* * *К обеду Инга убрала дом, в нем уже ничего не напоминало о визите Стаса.
– Ты собираешься ехать? – спросил Баринов. Он боялся отпускать ее одну, а ехать с ней считал не совсем удобным.
– Нет, я переиграла. Да и Стаса дома, наверное, нет. Думаю, что он в своей клинике, а может, его уже прооперировали. Да, нос ты ему сильно испортил. И ведь самое-то обидное, что он лучший специалист в городе именно по носам! Ну ничего, у него есть талантливые ученики. Протрезвеет, полюбуется на себя, даст ценные указания, и все сделают не хуже, как если бы это делал он сам.
Инга замолчала, задумалась.
– Скажи, тебе... очень жаль его? – Голос у Баринова дрогнул.
– Как тебе сказать... – Инга внимательно смотрела на Илью. – Чисто по-человечески жаль любого, кому больно. Но ты поступил как мужчина. Я бы не поняла, если бы было иначе...
Баринов вздохнул с облегчением, и это не укрылось от нее. Инга взяла Илью за руку.
– Я говорила тебе, что вину за наш разрыв с мужем взяла на себя. Я брату и сыну сказала, что ушла к другому мужчине. Просто я не в состоянии была сказать им, как, вернее, с кем Стас изменил мне... У меня язык не поворачивался. Я не знаю, как бы я поступала дальше, если бы Стас не явился сюда и не устроил это. Теперь руки мои развязаны. Сейчас мне нужно позвонить брату, сыну, домработнице, адвокату. Я не хочу встречаться со Стасом, пусть это делает адвокат, а вещи ему поможет собрать Катя.
– Катя – это кто? – рассеянно спросил Баринов.
– Катя – это домработница, она все отлично сделает.
– Гуся, а ты настоящая принцесса, или королева, или царица. Настоящая Гуселиса Прекрасная, – грустно сделал вывод Баринов. – У тебя даже прислуга есть... Ая... Ая как в сказке Андерсена... Кто там рядом с принцессой-то? А, свинопас! Гусь, у меня ведь, кроме вот этого «дворца» на шести сотках болотистых неудобий, никакого приданого нет. Смешно как! Когда-то мои родители сделали все для того, чтобы нас разлучить, потому что я был внуком адмирала, а ты – дочкой сельского учителя. А сегодня ты – Гуселиса Прекрасная, а я всего-навсего свинопас, или садовник, или привратник.
Инга зажала двумя пальцами его губы и закрутила «бантиком», как она очень любила делать в детстве.
– Молчи, пожалуйста. Я не хочу об этом. Я люблю тебя, и какая разница – свинопас ты или привратник.
– Ты меня что?.. – удивленно поднял брови Баринов. – Любишь???
