Эмма Ноэль - Пятьдесят оттенков страсти. История чувственного перевоплощения
— Послушай, то, что ты увидишь, не соответствует тому, что ты слышишь.
— Главное, что я чувствую, Жан, — отозвался мой голос.
Я заметила, что прическа его намного короче, уже нет длинного хвоста. Значит, он больше не прячется за волосами! Медленно и осторожно я потянула за маску, пытаясь высвободить его лицо. Сердце колотилось, я затаила дыхание. Наконец, передо мной было лицо… человека из галереи, которому я приносила картину.
— Что это значит? — вскрикнула я, отшатнувшись.
— Все нормально, Катя, — успокаивал он, пытаясь поймать меня за руки.
— Не трогайте меня!
— Спокойно! Выпей немного вина, я все объясню!
— Камеры! Это все пишется? Какой-то розыгрыш?
Я вращала глазами по сторонам, пытая разоблачить нахала, говорившего голосом Жана.
— Мне нужно домой, — выдавила я, отвернувшись.
— Тебя отвезет моя машина, сразу, как только успокоишься. Послушай, я расскажу тебе одну деталь, о которой никто не может знать — та картина, которую я тебе отправил. Помнишь день, когда я был художником? Ты еще высмеяла мой костюм! Я рисовал, а ты меня соблазняла… Красное пятно долго украшало мою простынь, это был твой след, я не хотел лишаться памяти о тебе. Мне было плохо без тебя…
Я молчала, не понимая, что происходит.
— Я отправил тебе страничку из дневника, там было написано про болтуна, которого я встретил и тот пообещал мне новую жизнь. Это был пластических хирург. Новая клиника, новые технологии и риск. Я согласился. Я ведь не раз обращался к докторам, но никто не хотел со мной связываться, потому что рана была слишком глубокая. Этот хирург дал гарантию «пятьдесят на пятьдесят». Все прошло удачно, но пришлось и на второй половине лица делать операцию, чтобы обе части были похожи между собой.
Я снова подошла к нему и бережно дотронулась до слепленной скульптором живой маски. Все было в порядке, вместо шрама немного заметна бугристость, но можно предположить, что это результат неправильного ухода за кожей в юности.
— Поцелуй меня, пожалуйста! — попросил голос Жана и чужое лицо.
Я закрыла глаза и вдохнула его запах, теперь это был он. Я нежно касалась его кожи, он трепетал от прикосновения теплых губ. Я стянула с него галстук и завязала себе глаза, теперь я была рядом с моим мучителем, о котором я грезила столько времени и которого чуть не потеряла навсегда.
Всю ночь мы занимались любовью. То неистово, то нежно… Он был «голоден» и ни на секунду не выпускал меня из рук.
— Я так боюсь, что ты мой мираж! — жаловалась я, засыпая, а услышав смех, добавила: — Ты только не исчезай больше!
Открыв глаза на рассвете, я не сразу поняла, где нахожусь. Мы лежали в кровати в той комнате, в которой мой художник меня рисовал… А эта кровать хранит воспоминания о нашей первой страстной ночи с утренним сюрпризом. Теперь не было необходимости закрывать плотно занавески.
— Ты знаешь, твоя внешность стала весьма заурядной! — шутливо пожаловалась я, когда он проснулся. — Я рассматривала тебя долго — пыталась привыкнуть к твоему новому облику.
— Можно подумать ты привыкла к старому! — кольнул он меня. — В принципе для тебя, моя любовь, ничего не изменилось!
Моя любовь… Как хорошо это звучало! Никто никогда меня не называл «моя любовь»! Мне нравилось это прозвище. Я прижалась к нему и, смеясь, предложила познакомить его с моей мамой, о которой совсем забыла, оставив ее в квартире.
— Только имей в виду, она — приверженец масок! — немного грустно выдохнула я.
— Это до поры до времени. Я проведу с ней курс цветотерапии.
— Ты ведь всегда будешь рядом, правда?
— Конечно! Я хочу заботиться о тебе!
Я рассмеялась и снова набросилась на него, требуя немедленного путешествия в апельсиновый рай.
Мой мир теперь цветной. Словно в скучную раскраску щедрая рука ребенка набросала ярких наполнителей. Красных, оранжевых, зеленых, желтых… Немного неровно, не совсем гармонично, но от души. Что в этом плохого? Просыпаясь, я трескаюсь от своей значимости… Я значима для того человека, чье сердце бьется только для меня. Наверное, это любовь… Парад масок окончен и настало время жить!
