Даниэла Стил - Пять дней в Париже
Перед ними предстала трогательно хрупкая и отчаянно напуганная женщина. Она расплакалась, а сестра и две сиделки заставили журналистов уйти. Тем не менее им удалось сделать с полдюжины фотографий и вернуться в коридор, где они поговорили с Энди. Когда, пресса наконец удалилась и Энди вернулся в палату, Оливия в ярости набросилась на своего мужа.
– Почему ты им это позволил? – спрашивала она. – Вся семья Эдвина только что погибла, а я еще не вышла из больницы!
Всхлипывая, Оливия колотила кулачками по груди мужа, переполненная желанием отомстить. Но ведь он должен был доказать журналистам, что она жива и в норме, что она не потеряла рассудок, как начинала подозревать общественность с момента катастрофы. Оливия пыталась сохранить свое достоинство, но это меньше всего на свете интересовало Энди. Он защищал только свою политическую репутацию.
Этим вечером Питер увидел ее фотографии в выпуске новостей, и сердце его наполнилось состраданием к ней. Хрупкая и перепуганная, она лежала в постели и плакала. От выражения одиночества в ее глазах Питер чуть было сам не разрыдался. На ней была больничная рубашка, трубки для внутривенных вливаний тянулись к обеим рукам, и один из журналистов сообщил, что она все еще страдает от пневмонии. Это было драматическое зрелище, которое, разумеется, поможет ее мужу завоевать симпатии избирателей – то есть добиться именно того, к чему он стремился. Выключив телевизор, Питер понял, что может думать только о ней.
Когда Оливию уже собрались выписывать из больницы, она удивила Энди сообщением о том, что не намерена возвращаться с ним домой. Обсудив это с матерью, она решила поехать пожить к ним. Они в ней нуждались, и Оливия собиралась отправиться в их дом в Бостоне.
– Это смешно, Оливия, – жалобно произнес Энди, когда она по телефону сообщила ему о своих намерениях. – Ты не маленькая девочка и должна быть со мной в Виргинии.
– Зачем? – резко спросила она. – Чтобы репортеры торчали в моей спальне каждое утро? Моя семья прошла через чудовищное испытание, и я хочу быть с ними рядом.
Она не упрекала его за эту катастрофу. В том, что их настигла буря, Энди виноват не был, но его поведение после этого было непорядочно, недостойно и лишено сострадания к Дугласам. Оливия знала, что никогда его не простит. Он использовал их всех. Она нашла этому лишнее подтверждение, когда, выписываясь из Аддисон-Джилберт, обнаружила в фойе толпу журналистов. Энди был единственным человеком, который знал о том, что она покидает больницу, так что навести их мог только он. Пресса поджидала Оливию и в доме ее родителей, но на этот раз отец сказал свое веское слово.
– Нам нужно побыть одним, – произнес он, и люди не могли ослушаться своего губернатора. Дуглас дал несколько интервью, объясняя при этом, что ни его жена, ни его дочь, ни – в особенности – его сын не в состоянии сейчас развлекать представителей прессы. – Я уверен, что вы поймете меня, – вежливо добавил он, позируя для очередной фотографии. Он сказал также, что присутствие миссис Тэтчер в их доме объясняется только тем, что она хочет побыть со своей матерью и братом, который тоже решил пожить у них. Эдвин Дуглас пока не мог себя заставить вернуться в свой опустевший дом.
– Отдалились ли друг от друга супруги Тэтчеры после этой катастрофы? – выкрикнул один из журналистов, и Дуглас озадаченно промолчал. Это ему не приходило в голову, и ночью он спросил об этом жену, думая, что она может знать что-то, чего не знает он.
– Я не думаю, – нахмурилась Дженет Дуглас. – По крайней мере Оливия мне ничего не сказала.
Однако родители Оливии прекрасно знали, какая она скрытная. За последние несколько лет ей пришлось многое пережить, и она предпочитала держать свои эмоции при себе.
Энди же, услышав про этот вопрос журналиста, немедленно обрушился на Оливию с упреками, сказав ей, что если она не вернется домой в ближайшее время, поползут слухи.
– Я позвоню тебе, когда буду готова отправиться домой, – холодно откликнулась она.
– Когда это будет? – Через две недели он снова летел в Калифорнию и хотел, чтобы она его сопровождала.
На самом деле Оливия действительно собиралась вернуться домой через несколько дней, но давление со стороны Энди возымело обратный эффект, и она осталась у родителей. Когда прошла неделя пребывания Оливии в бостонском доме, ее мать наконец решилась задать вопрос.
– Что происходит? – осторожно спросила она, когда Оливия как-то раз зашла к ней в спальню. У Дженет часто бывали мигрени, и сейчас она как раз восстанавливала силы после одной из них, держа на лбу лед. – Между Энди и тобой все в порядке?
– Это зависит от того, что ты вкладываешь в слово «порядок», – с некоторой прохладцей ответила Оливия. – Все как обычно. Он просто злится на меня из-за того, что я не позволяю прессе забить меня до смерти или не рассказываю им о катастрофе вновь и вновь. Вот увидишь – он с радостью устроил бы что-нибудь подобное.
– Политика творит с мужчинами странные вещи, – сказала ее мудрая мать.
Она лучше многих знала, что это такое и как дорого это стоит. Даже сделанная ей недавно мастэктомия стала достоянием общественности – телевидение посвятило этому целую передачу с демонстрацией диаграмм и интервью с ее врачом. Но она была женой губернатора и знала, чего ей ждать. Большую часть своей взрослой жизни она провела на публике, и это отняло у нее много сил. Теперь Дженет видела, как то же самое происходит с ее дочерью. За выигрыш или даже проигрыш в выборах цена была слишком высока.
Оливия смотрела на нее своими мягкими глазами и спрашивала себя, что скажет ее мать, если она поделится с ней правдой. Она много дней думала об этом и теперь знала, что ей делать.
– Я ухожу от него, мама. Я больше не могу. Я пыталась сделать это в июне, но ему так хотелось стать президентом, что я согласилась остаться с ним на время предвыборной кампании и еще на четыре года, если он выиграет. – Она с тоской посмотрела на мать. Цинизм их с Энди сделки казался еще чудовищнее, когда о ней рассказывали посторонним. -. За мое согласие он платит мне миллион в год. И самое смешное то, что мне на это наплевать. Когда он мне это предложил, у меня возникло ощущение, что я выиграла эти деньги в лотерею. Я сделала это для него, потому что я привыкла его любить. Но теперь мне кажется, что я недостаточно сильно любила его еще в самом начале. И теперь я точно знаю, что больше я так жить не могу.
Она считала себя освобожденной от долгов, даже перед Энди.
– Не можешь – не надо, – прямо сказала Дженет Дуглас. – Тебе будет недостаточно и миллиона в год. Даже десяти. Никаких денег не хватит, чтобы заплатить за разрушенную жизнь. Уходи от него, Оливия, если ты на это способна. Я должна была сделать это много лет назад. А теперь слишком поздно. Я стала пить, я потеряла свое здоровье, свой брак, я не могла заниматься тем, чем мне хочется, это повлияло на всю нашу семью и сделало вашу с Эдвином жизнь очень тяжелой. Оливия, если ты не хочешь повторить мою судьбу, если ты отчаянно сопротивляешься этой вползшей в твою жизнь гадине по имени Политика, уходи, пока еще можно. Девочка моя, пожалуйста, – со слезами на глазах продолжала она, сжимая дочери руку, – я тебя умоляю! Не важно, что скажет твой отец. Я тебя заслоню. – Но вдруг ее взгляд стал серьезным. Одно дело – отказываться от политики, другое – от супружеской жизни, которую, возможно, стоит попытаться спасти. – А он? А Энди?
