Наталья Нестерова - Школа для толстушек
Ирина говорила Марку, что банкет протокольное мероприятие, ей нужно переговорить со многими людьми и вообще неудобно покидать общество, где к ней столько внимания. Она пыталась выяснить, чем вызван странный порыв Марка. Он сквозь зубы цедил: «Прекрасно! Трогательно! Развлекайся! А я болванчиком посижу».
Очередной раз извинившись перед японцем, Ирина с ужасом увидела, что он окаменел, улыбается и не шелохнется, точно мужественный самурай с приступом острого аппендицита.
– Дорогой! – тихо попросила она мужа. – Твой сосед справа! Выручай!
Марку ничего не оставалось, как сменить гнев и развлекать японца вежливой беседой. Говорили на английском. Марк не понимал ни слова, только усиленно ловил, не встретится ли вопросительная конструкция. Из всех акцентов и на всех языках японский и китайский самые чудовищные.
Вместе с Марком в аспирантуре учился китаец, слывший в своем землячестве большим знатоком русского. Научный руководитель предпочитал общаться с ним письменно. А если обстоятельства вынуждали, звали на помощь парня, жившего вместе с китайцем в общежитии и набившего руку в переводе с китайско-русского на просто русский. Кроме него, никому не удавалось расшифровать фразу «Сясив сосить, тъо оыт имель паит етат», которая значила: «Счастлив сообщить, что опыт имел положительный результат». Конечно, Марк не стал рассказывать об этом японскому профессору, налегал на достопримечательности Москвы и особенности русской кухни – показалось, что иностранец ими интересуется. Протокольное мероприятие плавно перешло в обычную ресторанную гулянку, когда уже не отличить, кто отплясывает – шахтер или кандидат наук. Глуховатый подпивший академик, перекрикивая музыку, утешал доктора наук:
– Голубчик, не печальтесь! В тот день, когда я проснулся и обнаружил, – тут академик изобразил, как приподнимает одеяло и смотрит на свой живот, – что паршивец меня более не беспокоит, я сказал себе: теперь, наконец, можно заняться наукой!
Академик не услышал, как рассмеялись на противоположной стороне, а смущенный доктор наук схватился за рюмку.
Лаборантки под руководством солирующей бухгалтерши затянули протяжную русскую песню, припев которой народ с энтузиазмом подхватывал.
Нашелся и рояль в кустах – в виде гитары, с помощью которой Никита, после излишне пылких уговоров захмелевших дам, стал исполнять романсы.
Одна из песен Визбора со словами «Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретимся с тобою…» была спета с таким чувством, что некоторые женщины прослезились. В песне говорилось об интрижке в туристическом походе и расставании у крыла самолета. Ирина только собралась сказать мужу на ухо: «Сентиментальное воспевание адюльтера», как Марк вскочил с места.
Его терпение лопнуло. Альфонс распевает пошлые серенады, бросает пылкие взгляды на его жену, а она плавится от удовольствия. Марк схватил руку японца и, забыв о восточной церемониальности, затряс ее с силой.
– Приятно было познакомиться, – говорил Марк на английском и тут же по-русски заявлял жене: – Я немедленно ухожу. Желаю всяческих успехов (японцу на английском). Ни секунды не задержусь (жене на русском). Примите уверения во всяческом почтении (на английском). Можешь оставаться (на русском). Надеюсь на дальнейшие контакты (японцу). С меня хватит (жене).
Японский профессор был близок к обмороку. Мало того что муж доктора Выхиной вступил с ним во внезапный телесный контакт, он еще чуть не оторвал ему верхнюю конечность. И верх неучтивости: повернулся спиной, быстро ушел, не выслушав ответные речи.
Ирина, скомкав – прощание, поспешила за мужем. Она не задумывалась о том, что происходит с Марком. У него могло, например, живот прихватить. Сама же она пребывала в доселе неизвестной ей эйфории, которую испытывает девушка, пользующаяся на балу сокрушительным успехом. Ирине казалось, что никто не замечает, кому адресуются взгляды и песни Юсупова. А ее они тешили, как и пылкие речи коллег, которые, оказывается, все души в ней не чают.
Марк переживал совершенно противоположные чувства. Он остановил частника, назвал загородный адрес Санлюба и без споров согласился на грабительскую цену. Марк распахнул перед женой заднюю дверцу и, пока она неуклюже, прижимая к себе букеты цветов, садилась и пробиралась к окну, поймал себя на желании подтолкнуть ее пинком.
Ирина смотрела в окно, улыбалась, вспоминая прошедший вечер. Марк скрипел зубами от ярости. Ирина на скрежет повернула к нему радостное лицо:
– Тебе плохо?
– А как ты думаешь?
– Извини, дорогой, но с мыслительным процессом у меня сейчас проблемы. Я так счастлива!
Марк почувствовал, что его культурный запас слов испарился, уступив место непечатной лексике.
– От… от… отстань от меня. – Он с трудом вспомнил литературный вариант.
Определенно, расстройство кишечника, решила Ирина. Марк всегда болел не по-мужски – не хныкал, не требовал участия и просил оставить его в покое. И кишечник у него слабый – не дисбактериоз, но похоже.
– Когда приедем, – пообещала она, – я тебе дам отвар гранатовых корочек. Отлично закрепляет. Твою диарею, или, как Ксюша говорит, дресничество, – Ирина рассмеялась, – как рукой снимет.
Это уже не смахивало на жестокость, цинизм или издевательство – это не имело определения. Флиртует на глазах у всего честного народа, а его засранцем выставляет. Марк задохнулся от возмущения, но не проронил ни слова.
Глава четвертая,
в которой, на Ксюшину беду, покойники встают из могил
Вначале Ксюша хотела просто раздать деньги по детским домам и приютам. Не все, конечно. Оставить себе на жизнь приличную сумму. Но миллион она до конца дней не потратит. И чего на нем сидеть, как курице на яйцах, когда детишки обездоленные страдают?
Ирина и Поля ее идею в принципе поддерживали, но бездумную раздачу наследства не одобряли. Поля вспомнила, как их многодетной семье после публикаций в местной и центральной прессе помогали предприятия, фабрики и заводы. Один раз прислали коробку мальчиковых ботинок тридцать шестого размера. Подходили только брату Саше, предпоследнему в средней группе. Остальные (не выбрасывать же добро, десять пар) были вынуждены громыхать в этих ботинках, поджав пальцы или забив в носки вату. Другой раз подарили три рулона пестрого ситца. От него потом много лет рябило в глазах, и сестры возненавидели платья, все одинаковой расцветки, которые доставались от старших. А однажды вместо обещанных школьных принадлежностей прислали ящик кнопок.
– Представляете? – говорила Поля. – В ящике почти тысяча коробочек с канцелярскими кнопками. Что с ними делать? Игорь, третий с конца, и Лена, которая после меня, самые оборотистые у нас. Стали на рынке кнопками торговать, по копейке пачка, как спички. Но люди тут же в милицию донесли: дети баптистов промышляют бизнесом.
